— Ох, доченька моя, mi hija. И ты хочешь, чтобы там воспитывались мои внуки? В стране, где воруют твои деньги, а фрукты оставляют гнить на земле? — Консепсьон пугала мысль о том, что дочь будет жить так далеко от нее, в стране, куда она не сможет приехать. Она понимала, что это эгоистично с ее стороны. Кто она такая, чтобы диктовать условия замужней женщине? Но она уже столько потеряла в жизни — родителей, мужа, двоих детей, которые даже не успели сделать первый вдох. И теперь, когда наступил этот час, разве она сможет перенести потерю единственного ребенка, своей дочки, которую она назвала Милагрос за то, что та была настоящим чудом?[21]
— Значит, сейчас ты беспокоишься о внуках, которые пока даже не родились? — поддела ее Милагрос, вновь проявляя свою солнечную неунывающую натуру.
В широко открытых, искрящихся глазах дочери, в ее веселой улыбке она не заметила ни тени страха за их будущее — только неуемный оптимизм молодости и ничем не омраченную любовь к мужу, которому еще только предстояло лишить ее жизненных иллюзий. Милагрос и Эдуардо поженились совсем незадолго перед тем, как он потерял работу и был вынужден искать ее на Севере. Время, которое они прожили как супруги, исчислялось не годами, а днями и неделями.
Так что Консепсьон действительно была обеспокоена. Ее тревожила мысль о предстоящем расставании, которое принесет горечь и боль. Что ее дочь знает о жизни в свои девятнадцать? Выдержит ли она, когда приедет в Америку и увидит, что дороги там вовсе не вымощены золотом, а единственная для нее возможность получить доступ в эти красивые дома — это работа с ведром и шваброй? Не в силах отделаться от грустных мыслей, Консепсьон каждую неделю откладывала для Милагрос немного денег, чтобы у нее был хоть какой-то, пусть и небольшой, задел перед ожидающими ее трудностями. Да, Консепсьон с неохотой отпускала от себя дочь, но для себя она решила, что, когда придет день расставания, у ее девочки будут для этого все условия. И когда-нибудь, Бог даст, у ее внуков будет все то, чего в свое время был лишен ее собственный ребенок: шанс поступить в колледж и возможность зарабатывать хорошие деньги.
При этой мысли Консепсьон немного воспрянула духом. Она говорила себе, что это естественно, когда мать испытывает страх перед разлукой с дочерью. Она все никак не могла привыкнуть к тому, что Милагрос является чьей-то женой. Консепсьон до сих пор удивлялась, почему такая красивая молодая девушка, которая половину парней в Лас-Крусес сводила с ума своими стройными ногами, блестящими черными волосами до пояса, живыми черными глазами и изящными скулами, достойными принцессы народа майя, выбрала себе в мужья Эдуардо. Он был на десять лет старше ее и, с точки зрения Консепсьон, ничего из себя не представлял. Но она также знала, что любовь глупа и не признает резонов. Разве сама она не бросила вызов собственным родителям, когда вышла замуж за Густаво? Теперь-то она жалела, что тогда не послушалась их. Когда чары первой любви рассеялись, она увидела Густаво таким, каким он был на самом деле: человеком, единственной привязанностью которого была бутылка и который предпочитал обществу жены компанию женщин легкого поведения и таких же пьяниц, borrachos, как он сам. С другой стороны, если бы она не вышла за него, то не родила бы этого ребенка, который был для нее дороже всего на свете.
Она посмотрела на Милагрос и виновато улыбнулась.
— No escúchame, mi corazón[22]. Я старая женщина, и мне больно от мысли, что я теряю свое единственное дитя.
— Ты? Старая? — Милагрос рассмеялась.
Каждому было известно, сказала она, что у них в городке Консепсьон могла бы выбрать себе любого неженатого мужчину. Да что там говорить: буквально на днях сеньор Варгас из адвокатской конторы, где Милагрос подрабатывала, убирая по вечерам и выходным, как раз расспрашивал ее о матери.
Консепсьон пропустила мимо ушей намек на то, что вдовец Варгас положил на нее глаз, хотя и знала, что это правда. Он несколько раз заходил к ней, когда Милагрос не было дома, и при этом, путаясь в словах, краснел, как школьник. Из вежливости она делала вид, что не замечает его стеснения, но, с другой стороны, особо и не поощряла. С ее точки зрения, сеньор Варгас был довольно привлекательным мужчиной и прилично зарабатывал как юрист, но он искал жену. А она, хотя и была теперь свободна — пять лет назад до нее докатился слух, что Густаво умер от пьянства, почти через двадцать лет после того, как он сбежал от нее в Кульякан с другой женщиной, — не испытывала к браку никакого интереса. В свои сорок три Консепсьон уже сполна хлебнула всего этого. Что, кроме страданий, дали ей в жизни все эти сладкоголосые мужчины с пустыми обещаниями на языке и руками, предлагающими только сомнительные удовольствия? Когда Густаво бросил ее одну с маленькой Милагрос, Консепсьон все еще была молода и достаточно наивна, чтобы верить в то, что в первый раз она просто ошиблась, сделав неправильный выбор, и что с другим мужчиной все будет иначе. Но, как оказалось, это была не единственная ошибка.