Она выпрямилась и обернулась. Перед ней стоял мужчина в футболке и выпачканных травой брюках. Он был примерно ее возраста, мускулистый и смуглолицый; тугие темные кудри покрывали его голову, как каракулевая шапка. У него были очень красивые карие глаза — Лайла никогда в жизни не видела ничего подобного — с длинными, как у девушки, ресницами, хотя во всем остальном его облике она не заметила ни капли женского. Она и слова не успела сказать, как он уже подхватил тяжелый ящик с такой легкостью, будто в нем были пенопластовые шарики.
Перенеся ящик наверх и опустив его на пол, он представился:
— Карим Нажид.
Она пожала ему руку, которая была натруженной и шершавой, но в то же время изящной, как у аристократа, с удивительно длинными пальцами.
— Лайла ДеВрис. Я новая… домоправительница. — Она немного запнулась на этом слове. Домоправительница. Она сегодня весь день убирала дом Абигейл, но до сих пор еще не полностью свыклась со своей новой ролью.
— Я знаю. Меня попросили присмотреть за вами. — Она уловила в его ближневосточном выговоре британский оттенок. Должно быть, он долго жил за границей, прежде чем приехать сюда. — Я здесь ухаживаю за участком. Но прошу без всякого стеснения обращаться ко мне по поводу любой тяжелой работы в доме.
— Спасибо, — ответила Лайла. — Не знаю, что бы я делала, если бы вы не появились. Вы меня очень выручили.
— Ну что вы, пустяки, — вежливо произнес он, слегка склонив голову.
Вместе они перенесли и оставшиеся вещи. Вся ее мебель состояла из маленького приставного столика и деревянного кресла-качалки, которое принадлежало еще бабушке Лайлы и с которым она так и не смогла расстаться, когда продавала остальную мебель.
— Ну вот, — сказала Лайла, укладывая последнюю коробку в кучу своих вещей на полу гостиной. — Одно радует: в этот раз все прошло определенно намного проще, чем в мой последний переезд. Тогда нам понадобилось четыре больших фургона.
— Когда я приехал в эту страну, у меня был всего один чемодан.
Обернувшись, она увидела, что Карим смотрит на ее коробки с легкой иронической улыбкой.
— А сами вы откуда родом? — спросила она.
— Из Афганистана, — ответил он и тут же поспешил добавить: — Но не из того Афганистана, каким знают его американцы. Раньше в нем не было разбомбленных домов и моджахедов с винтовками за спиной. Это была прекрасная страна с множеством деревьев и цветов, где люди улыбались друг другу на улицах. — Лицо его стало задумчивым.
Пока Карим смотрел в окно, погруженный в свои мысли, она разглядывала его в лучах заходящего солнца, которое на время залило скромно обставленную комнату золотистым сиянием, сделав ее почти привлекательной. Его высокие скулы и орлиный нос напоминали ей благородные профили, отчеканенные на старинных бронзовых монетах.
— Вы уже давно живете в этой стране? — осведомилась Лайла.
— Да, достаточно давно.
Он снова перевел на нее взгляд, и на его лице она прочла целую историю, на пересказ которой, возможно, ушла бы вся ночь. Но она не хотела продолжать этот разговор, выпытывая у него подробности из жизни. Она очень устала, проголодалась и думала сейчас только о том, чтобы до завершения своего первого рабочего дня успеть распаковать вещи.
— Спасибо вам еще раз, — поблагодарила Лайла, провожая Карима до дверей. — Вы мне очень помогли.
— Дайте знать, если вам понадобится что-нибудь еще, — сказал он, направляясь к двери. — Я немного задержусь. Я никогда не заканчиваю раньше шести.
Она заколебалась, боясь показаться навязчивой, но потом все же решилась:
— Есть одна просьба. Вы не могли бы одолжить мне молоток? Я хотела повесить у себя вот эту картину. — Она указала на написанный акварелью морской пейзаж, стоявший в раме у дивана.
Это вполне могло бы подождать и до завтра, но Лайла знала, что будет чувствовать себя здесь более уютно, если эта картина будет висеть на стене — небольшой домашний штрих в безрадостном в остальных отношениях месте. Она вспомнила, как впервые увидела ее в галерее в Кармеле, где они с Гордоном проводили свой отпуск. Она сразу же влюбилась в нее, но Гордон особого энтузиазма не проявил. И только через месяц, когда на годовщину их свадьбы муж сделал ей сюрприз, она поняла, что он только делал вид, будто картина ему не понравилась. Это воспоминание вызвало привычный приступ тоски. Да, Гордон мог обмануть множество людей, включая и ее саму, но он любил ее — и это чувство было подлинным.
Карим кивнул и ушел, а через несколько минут вернулся с молотком и коробочкой крючков для картин.