— Прошу вас, мне было бы приятно, если бы вы позволили мне сделать это самому, — сказал он, нагибаясь, чтобы взять картину. — Только покажите, куда вы хотели бы ее повесить. — Его утонченные манеры выглядели странно, навевая мысли о рыцарях в доспехах и джентльменах из далекого прошлого.
Лайла почувствовала, что краснеет.
— О, я вовсе не имела в виду… я не хотела вас больше беспокоить…
Он остановил все ее возражения.
— Я рад, что могу быть полезным.
Отослать его сейчас было бы слишком грубо, поэтому Лайла, тонко улыбнувшись, произнесла:
— В таком случае мне трудно отказаться.
Она выбрала место на стене, где картина смотрелась лучше всего, и, пока Карим прибивал на стену крючок, вернулась к коробке, которую распаковывала, когда он пришел. Она достала альбом со старыми фотографиями и начала его листать, но тут заметила, что он заглядывает ей через плечо.
— Это ваша семья? — спросил он, показывая на фото, где они с Гордоном были сняты на берегу, а на руках у мужа сидел их светловолосый малыш.
Она кивнула, проглотив подступивший к горлу комок.
— Снимок сделан в Саг-Харбор. Мы каждый год ездили туда на четвертое июля[50]. У нас была такая традиция, — задумчиво сказала она, разглаживая пальцем завернувшийся утолок.
Они с Гордоном улыбались в камеру — волосы взъерошены ветром, лица возбужденные. Нилу здесь, должно быть, около трех, у него по-детски круглые толстые щеки; к следующему лету эта полнота уже исчезла.
— Вы выглядите счастливыми, — заметил Карим.
— Так оно и было. — Если бы блаженство заключалось в неведении, она была бы одной из самых счастливых женщин на планете. Лайла помолчала, а потом тихо добавила: — Мой муж умер несколько месяцев назад.
Карим, кивнув в ответ, со всей серьезностью произнес:
— Это очень печально. Смерть его была неожиданной?
— Да, совершенно неожиданной. — Она поспешила сменить тему, не желая продолжать эту долгую и болезненную беседу. — А как ваша семья? Они приехали в эту страну вместе с вами?
Карим покачал головой, и по его лицу промелькнула тень.
— Оба моих брата к тому времени уже погибли на войне, а отца убил режим Талибана. Когда они конфисковали наш дом, мать взяла моих сестер и ушла жить в деревню. Я смог выехать оттуда только потому, что у меня был друг, мой бывший студент, который работал в министерстве. — Он рассказал, что был профессором университета в Кабуле. Когда Талибан запретил все книги, кроме религиозных, для Карима его карьера преподавателя закончилась. Если бы он продолжил ее, даже тайно, его бы бросили в тюрьму. Или еще хуже. — Они убили моего отца, — с горечью произнес он, и выражение его лица стало жестким. — Они хладнокровно застрелили его только за то, что он посмел говорить об их безумной политике.
Карим резко отвернулся, но она все же успела заметить вспышку глубоко скрытого гнева в его глазах.
Значит, Карим стал жертвой суровых обстоятельств, как и она, подумала Лайла. И хотя они относятся к разным культурам, в их судьбе есть общее.
— То, что они сделали в вашей стране, просто ужасно, — сказала Лайла. В свое время она была шокирована, услышав в новостях, как в Бамиане взрывали каменные статуи Будды. Но из рассказов Карима она узнала, что это было еще не самое худшее.
— Речь идет не только о Талибане. — Карим тяжело вздохнул. — Были еще Советы, англичане, турки, арабы, а еще раньше — монголы. Сейчас там убивают друг друга враждующие кланы. Молодежь уже не помнит тех времен, когда наша страна не воевала. Они не помнят Кабула, который когда-то был центром культуры и образования.
— Может быть, это и к лучшему, что они не помнят, — заметила Лайла. — Воспоминания о некоторых вещах могут причинять сильную боль.
— Вы спросили о моей семье, — сказал он. — О чем я действительно очень жалею, так это о том, что у меня не было возможности попрощаться с ними. Моя мать с сестрами к тому времени уже ушли, и мне нужно было уезжать очень быстро, иначе меня бы арестовали. Мы пишем друг другу и общаемся по телефону, но это совсем не то.
— Когда вы видели их в последний раз?
— Восемь лет назад. — Он задумался, словно сам не мог поверить, что прошло уже столько времени.
— Вы надеетесь когда-нибудь вернуться туда?
— Не знаю… — Жесткое выражение его лица навело на мысль, что он оставил там не только мать и сестер. Возможно, жену? Она обратила внимание, что Карим не носит обручального кольца, так что у него там могла остаться возлюбленная, к которой он был привязан. Но прежде чем Лайла успела спросить его об этом, он слегка улыбнулся и извиняющимся тоном произнес: — Простите меня. Мы с вами только что познакомились, а я уже обременяю вас своими печалями. Вы, наверное, подумали, что это очень невежливо с моей стороны.