Впрочем, она по-прежнему любила его и надеялась, что он ее тоже любит. Когда все эти ужасные дела с фабрикой будут улажены, она торжественно пообещает себе организовать поездку в какое-нибудь романтическое место. Париж… или, может быть, Венеция, где они проводили свой медовый месяц. Да, Венеция, точно, мечтательно подумала она. Лучшего места, чтобы вновь разжечь их былую страсть, просто не найти.
Она сидела с закрытыми глазами, пока гример, пожилая женщина по имени Кандас, пудрила ей нос и наносила на веки тени. Обычно, делая себе прическу и макияж, Абигейл болтала с Кандас, занимавшуюся своим делом уже очень давно и накопившую за это время столько всяких историй, что их хватило бы слушать всю жизнь. От этих историй, любила шутить Кандас, «ваши волосы сами станут вьющимися, без всяких моих бигуди». Но сегодня Абигейл молчала, погрузившись в свои фантазии о том, как они с Кентом удобно устроятся в апартаментах напротив дворца Гритти. Ее воображение рисовало, как они будут завтракать на террасе после сумасшедших утренних любовных утех, когда вдруг ее мечты были грубо прерваны другой картиной, внезапно возникшей в сознании из ниоткуда: Лайла, моющая пол у них в кухне. Именно такую сцену она застала вчера, когда приехала домой после работы.
По каким-то причинам, увидев Лайлу, стоявшую на четвереньках со щеткой в руках, как какая-то сказочная Золушка, она вдруг испытала раздражение.
— Неужели в этом действительно есть такая уж необходимость? — спросила она, обходя Лайлу, чтобы взять из шкафа бокал для вина.
— Но ты ведь сама этого хотела? — после небольшой паузы ответила та, бросив на нее невинный взгляд.
На ней было ситцевое платье, которое Абигейл определила как ретро-модель в стиле Лили Пулитцер, волосы подвязаны шарфом, а в ушах сияли бриллиантовые сережки — встреча Брук Астор[53] с поломойкой в исполнении Кэрол Бернет[54].
— Да, однако нет нужды доводить это до абсурда. Это же не театральное представление. Неужели нельзя просто пройтись шваброй?
Ее не покидало чувство, что Лайла с головой погрузилась в свою новую роль, чтобы вызвать у нее сочувствие. Нет, так рассуждать было глупо: Лайла никак не могла знать, что она сегодня вернется домой рано.
Лайла только пожала плечами и ответила тоном, граничащим с дерзостью:
— Как скажешь. Ты здесь босс.
«Эта будет гнуться, но не сломается», — подумала Абигейл.
Лайла всегда выполняла то, о чем ее просили, не давая повода для претензий, но Абигейл постоянно замечала ее горделиво поднятый подбородок или вызывающий огонек в глазах. Ситуации не способствовало и то, что Кент относился к Лайле как к другу семьи, который вызвался помочь им по дому, а Брюстер неистово скакал вокруг нее, виляя хвостом, когда она только появлялась в проеме задней двери. И даже Феба уже относилась к ней по-другому. Дочь не просто терпела Лайлу — та, похоже, начала ей нравиться.
У Абигейл крепло решение расстаться с Лайлой. Она, возможно, так бы и поступила, если бы случайно не всплыло одно новое обстоятельство: накануне Кент мимоходом обмолвился, когда они готовились ложиться спать, что переговорил о брате Лайлы с одним своим приятелем-доктором.
При упоминании о Воне сердце Абигейл забилось учащенно, хотя она и пыталась говорить обычным тоном.
— А что с братом Лайлы?
Кент замер, натягивая пижамные брюки.
— А Лайла тебе не говорила? — Он, казалось, был немало удивлен. Это и понятно: Абигейл не посвящала мужа во все перипетии ее сложных взаимоотношений с Воном.
— Не говорила мне что? — спросила она.
— У него рак.
— Рак? — Прошло более двух десятилетий с тех пор, как они виделись с Воном, но это известие почему-то больно ударило ее.
У нее было такое чувство, будто из легких выбило весь воздух.
— Лимфома не-Ходжкина, — продолжал Кент. Она, видимо, выглядела потрясенной, потому что он замолчал и озабоченно посмотрел на нее. — Абби, с тобой все в порядке? На тебе лица нет.