— Был здесь какой-то Санчес. Он, кажется, жил раньше в одной из квартир наверху. — Мужчина указал на ряд выцветших синих дверей, выстроившихся вдоль открытого прохода по периметру всего второго этажа комплекса. В одну из этих дверей Консепсьон уже стучала перед этим. — Я только не знаю, тот ли это человек, которого вы ищете. Фамилия очень распространенная.
Сердце ее упало.
— Вы сказали «жил раньше»?
Мужчина пожал плечами.
— Может, он был нелегалом? Они обычно не задерживаются на одном месте. — Ее растрепанный вид и то, что она ночевала под открытым небом, видимо, навели его на мысль, что у человека, которого она искала, не было «зеленой карты». — Те, кого не поймали, в конечном счете едут туда, где могут найти работу.
— А бывает такое, что они возвращаются? — с надеждой в голосе поинтересовалась Консепсьон.
Он снова пожал плечами, и на лице его она прочла ответ, который боялась услышать.
— А этот Санчес… вы сказали, что он ваш зять?
Она кивнула. Разочарование Консепсьон было настолько сильным, что она даже почувствовала его вкус на своем языке — сладковато-соленый вкус слез. Куда ей теперь идти? К кому обратиться?
— Вы не знаете, где я могла бы его найти? — спросила она, стараясь скрыть отчаяние.
Сочувственно глядя на нее, мужчина отрицательно покачал головой.
— Мне очень жаль, señora.
— Но кто-то же здесь должен знать это. Эдуардо писал, что у него есть работа, хорошая работа. Постойте, у меня есть имя его хозяина. — Она вытащила из кармана мятое письмо и расправила его на своем колене.
Но прежде чем Консепсьон успела продолжить, мужчина с добрым лицом объяснил, что, даже если она и в самом деле знает, где работал Эдуардо, ей это все равно не поможет.
— Они платят нелегалам наличными, — сказал он, — чтобы не оставалось никаких записей, если вдруг нагрянет иммиграционная служба. Так что обычно ловят только campesinos[68], которые гнут спину за несколько долларов в день.
Ее охватил новый страх.
— А что происходит, когда их ловят? — Она слышала жуткие рассказы о жестоких избиениях и даже хуже того.
— Ничего особенного. Обычно их просто автобусом переправляют через границу обратно. По крайней мере, я так слышал.
— Вы много знаете для человека, которого самого никогда не ловили, — заявила Консепсьон, неожиданно став подозрительной.
Он расплылся в улыбке, показав редкие передние зубы.
— Не все из нас, señora, находятся в этой стране нелегально. Я, например, являюсь ее гражданином. — Он рассказал ей, что действительно родился в этой стране. Но Консепсьон все равно относилась к нему настороженно. — Меня вам нечего бояться, señora. Не знаю, смогу ли я помочь вам найти вашего зятя, но если вам нужно где-то остановиться, я могу легко это устроить. А пока позвольте мне купить для вас завтрак. — Продолжая улыбаться, незнакомец выпрямился во весь рост и протянул руку, чтобы помочь ей подняться на ноги.
Он казался искренним, но Консепсьон все еще продолжала колебаться. Еще никогда в жизни она так не нуждалась в чьей-то помощи. К тому же она и правда изголодалась. И тем не менее…
— Я даже не знаю вашего имени, — сказала она.
— Меня зовут Рамирес. Хесус Рамирес. Y usted?[69]
Она посмотрела на улыбающееся лицо, которое, казалось, ничего не скрывало от нее, — да и как можно было что-то скрыть при такой откровенности? Наконец ее внутреннее сопротивление было сломлено. Вздохнув, она протянула ему руку, позволив помочь себе подняться. Рука у него была большая, как и он сам, а шершавые мозоли на ладони напомнили ей кору старого дуба.
— Консепсьон, — представилась она. Фамилию ему знать было необязательно.
— Как Святая Девственница, — заметил он.
— Exactamente[70]. — Консепсьон строго взглянула на него, давая понять, что, хотя она уже давно перестала беспокоиться о своей девственности, отдаваться кому-то просто так, за еду, тоже не намерена.