Сравнивая меру национальной самостийности Венгрии в 70-80-е годы, с одной стороны, и в посткоммунистическую эпоху - с другой, я сомневаюсь в очевидности преимущества последней. Достаточно сравнить два условных обета: обет советского Эдема и обет Нового мирового порядка.
Первый звучал глупо, но оставлял пространство для маневра: «Вы нам делегируете право идеологического контроля и безоговорочную поддержку на уровне международной политики, в обмен же получаете право распоряжаться (пусть и скудными) национальными экономическими ресурсами».
Второй звучит возвышенно, однако убивает всякую перспективу: «Мы получаем у вас полный контроль над собственностью, а в обмен предоставляем вам абсолютную свободу действия». После того как спала эйфория («Открытые границы! Можно путешествовать по всему свету! Можно читать любые газеты! Можно дружить с кем нравится!»), венгры неожиданно осознали, что на практике «абсолютная свобода» обернулась свободой двигать на все четыре стороны, выкручиваясь из прелестей либерального рынка самостоятельно.
Ситуация усугубилась вопиющим просчетом: экономическая реформа в стране началась с международной приватизации банковских учреждений. Сегодня три четверти венгерских банков принадлежат иностранцам, что не удивительно. У местных предпринимателей не было ни малейшего шанса противостоять международным финансовым корпорациям.
Утрата национального контроля над экономикой усугублялась и странным подходом к технике приватизации: Государственное агентство собственности продавало только контрольные пакеты предприятий, оставляя себе бессмысленную меньшую долю. В результате народное добро отлетало за демпинговые цены, а после очевидных маневров по выведению капитала миноритарная доля государства превращалась в пустышку.
Как бы там ни было, но Венгрия добилась, чего хотела: адаптировала образцовую капиталистическую экономику и обрела вожделенные атрибуты подлинной демократии. Кстати, читатель наверняка обратил внимание на то, что в последние годы слово «демократия» полностью лишилось своего синонима - «народовластие». Причина, полагаю, очевидна: либерально-капиталистическая модель не имеет к народовластию ни малейшего отношения. В либерально-капиталистическом государстве XXI века власть целиком и полностью принадлежит финансовой элите. Так вот, трагикомичность положения Венгрии заключена в том, что эта финансовая элита еще и не венгерская!
Стоит ли удивляться, что венгерское общество пребывает в невиданной апатии? Беспристрастные академисты находят в национальном сознании все мыслимые и немыслимые аспекты социальной регрессии: депрессивную панику, интеллектуальную слепоту, параноидальные страхи, глухое самоустранение и уход в семью, в общину, в прошлое, в детство, в инстинктивное существование, в иррациональность, в цинизм, культивирование в себе комплекса мученичества…
Прискорбно, что социальная апатия сопровождается и культурной деградацией. В 60-80-е годы угнетенная советским идеологическим контролем Венгрия демонстрировала миру шедевры искусства и культуры: венгерская музыка, венгерская литература, венгерская поэзия и кинематография входили в золотой фонд европейской цивилизации. Не удивительно, что «народ Венгрии испытал стыд после того, как один выдающийся западный эксперт с презрением, при полном, однако, на то основании, констатировал, что переходные эпохи в странах Восточной Европы не создали абсолютно ничего своего, не предложили ни одной новой модели или организации, не привнесли ни одной новой концепции, не дали ни одного нового ответа - все, абсолютно все было скопировано с Запада. Ясно, что нельзя ожидать возрождения кинематографа, музыки или изобразительного искусства каждые двадцать-тридцать лет, но даже в сфере нового мышления, оригинальной интерпретации мира или хотя бы общественной дискуссии на эти темы - повсюду сегодня царит беспросветность, столь красноречивая в сравнении с бурлением 80-х годов».
Замечательная все-таки вещь история! Только она и позволяет избавляться от удручающих минорных код. Все венгерское прошлое говорит о том, что могучий пассионарный дух нации рано или поздно изыщет возможность для выхода из ловушки, в которую он сам себя загнал. Главное, чтобы выход этот не только вел к реальному благу, но и обогатил новым опытом, который позволил бы в будущем избегать ситуаций с добровольным «отморозом ушей».