Не знаю, насколько правда то, что его могли убить. Но малек так просительно смотрел на меня своими синими глазами, что я поверил.
Когда я через полчаса вышел из дверей трактира, собравшись двигаться дальше в путь, то увидел, как моего пацана забрасывают поперек лошадиной спины. Руки и ноги связаны. И целых пять лбов, по одежде — из солдат. Ни фига себе. Что такое?
А малец, увидев меня, стал просить о помощи. Я же ему вроде как обещал покровительство. Но пять солдат, да и законов местных я не знаю. А пацан еще заявил, что его убьют.
— Это правда? — недоверчиво спросил у солдат, уже собирающихся выехать со двора.
А те возьми и подтверди! Один из них даже добавил, что мальчишку посадят на кол. И вся пятерка рассмеялась. Весело им! А пацан и вовсе посерел от страха. А мне что делать? Одному против пяти вооруженных взрослых здоровяков? Но и пацана жалко. Совсем малявка же.
А малец стал деньги им предлагать. Пятнадцать балеров, которые он достал из загашника, когда его спустили на землю и развязали. Хорошие деньги. А полчаса назад он совал мне какие-то медяки, дескать, это последние его денежки. Наврал, значит. Впрочем, нельзя показывать деньги незнакомому человеку. Нет, пожалуй, пацан правильно поступил, хотя мне это и неприятно. Не люблю, когда за нос начинают водить.
Солдаты стали советоваться и в итоге вроде как согласились, но потребовали доплатить еще десять балеров. А пацан умоляюще смотрит на меня своими синими глазенками, в которых снова застыли слезы. Доплатить надо. Только где у меня столько денег? Семь балеров с мелочью наберу, но никак не десять.
А у пацана слезы уже ручьем текут. Говорит, что иначе посадят его на кол, и он двое суток будет на нем мучиться. Ну не могу же я погубить пацана! Вспомнил про свою «золотую» десятирублевку и отдал ее старшему из солдат. Пусть подавятся. Тем более что монета фальшивая. Так им и надо. Хотя все равно жалко, держал я ее на крайний случай. Вот он и настал. Точнее сам пришел в лице этого мальца.
Солдаты уехали, пацан меня благодарит, а я стою, дурак дураком, и не знаю, что дальше делать. А что делать? Ноги надо делать. Малец предложил идти на запад, там какая-то Силетия. Ладно, пусть будет Силетия.
Но вначале свернули на юг. Пока шли по проселочной дороге, скрываясь от возможной погони, пацан мне о себе рассказывал. Он, оказывается, грасс. Это так у них знать называется. Ну, типа наших баронов, что ли. Сирота он. Мать умерла, а отца враги зарезали, взяв штурмом замок. И старших братьев тоже. И слуг. Только он сумел ночью выскользнуть из окруженного замка. А после начались его скитания. Вначале приютили друзья отца, но и они оказались в беде. Здесь междоусобицы еще те. Как у нас на Земле в те времена были. Даже почище будут.
Дали ему двух слуг в проводники, малец он все же. Да только бандиты какие-то напали. Деньги и золотые вещи отобрали, слуг убили, а ему снова удалось бежать. Хорошо хоть часть денег сумел в штанах спрятать. Те самые пятнадцать балеров.
Но и этого оказалось для мальца мало. Местный эрграсс (это типа нашего то ли графа, то ли герцога) решил заработать на нем, выдав врагам его рода. За деньги, конечно. Пацан ведь последний законный наследник знаменитого в Силетии рода.
Много, видать, за голову пацана обещано, если только солдатам за его поимку пять балеров давали. Я, кстати, возьми и спроси: «А не боишься ли ты, что я тебя выдам твоим врагам?».
— Нет, совсем не боюсь, — ответил пацанчик, — одно дело местный эрграсс, ему за меня денег отвалят, другое дело ты. И денег тебе не дадут, да и самого схватят.
И начал малец у меня допытываться, кто я, да откуда. Если благородный, то почему без коня и меча на поясе нет? А что говорить-то? Хотя сказать надо. Малец-то передо мной все излил, все свои тайны рассказал. А я врать или отмалчиваться буду? Хотя всю правду говорить нельзя. Даже часть ее. Но и отмалчиваться нельзя.
— Кто я? Зовут меня Вук, Вучко. Я тоже сирота. Мне пятнадцать лет, — начал я рассказывать про себя.
— Пятнадцать? — пацан хитро прищурился. — Ну-ну. Лучше четырнадцать сказать. Мало ли как будет.
Я вначале не понял, к чему он это говорит, а пацан продолжил:
— Хотя ты и на пятнадцать не выглядишь, а уж о четырнадцати и речи нет. Тебе семнадцать? Да? Да не бойся, я у тебя в долгу. Ты же мне жизнь спас. Не выдам. Если надо будет, то подтвержу, что шестнадцати нет.
— Но мне действительно пятнадцать. Недавно исполнилось.
В этом мире, который застрял на уровне нашего семнадцатого века, я действительно мог выглядеть так, как если бы мне было на два-три года старше. Век неразвитый, и люди такие же. С задержкой общего развития. Но откуда мальцу это знать?