Единственным желанием, неугасимо тлевшем в сознании великого романиста в данную минуту, было желание лечь и забыться. А лучше плюнуть на все, а по возможности и на всех, и жить, пока можно жить. Черт с ними, с романами. Жизнь столь прекрасна, что вполне хватило бы той самой малости, которая хорошо видна из окна уютного отеля с теплым и удобным… креслом у камина. В конце концов, не так он и стар, но уже и не так молод, чтобы без разбора совать свою буйную голову в каждую дырку, не убедившись при этом, что это не жерло какой-нибудь гигантской мясорубки. И вообще, не каждый же должен быть героем! В противном случае от них бы было не протолкнуться, и все как один жаждали бы совершить какой-нибудь подвиг, тут же возникла бы очередь и многим хорошим людям намяли бы бока и лица. Нет уж, лучше из окна! А там… Там видно будет.
Боа тяжело вздохнул и сел. О'Хара, не обращая внимания на его страдания, закурил, сосредоточенно пуская замысловатые кольца дыма, и сварливо пробурчал:
— Запаздывает.
Не успел Боа достойно ответить, как звонкий топот подкованных копыт вспорол уютную предвечернюю тишину, словно остро отточенный консервный нож, вспарывающий банку из высококачественного мягкого цветного металла, стремясь поскорее достичь манящего содержимого — экзотических импортных консервов: омаров, кальмаров и прочих трепангов.
Фиолетовый язык заката, который ленивая заря вывалила почти на половину горизонта, уже осторожно лизнул усталый небосклон, и на его фоне загадочным черным силуэтом возникла фигура всадника. В клубах пыли, вздымающейся пенным следом, всадник неотвратимо надвигался на Боа Этуаля, невинно прикорнувшего у подножия валуна.
— Но это же кентавр?!! — радостно воскликнул Боа.
— Тебя это смущает? — О'Хара удивленно глянул на Этуаля и ожесточенно затоптал окурок.
— Нет, но я думал…
— Ты думал, что в полиции служат одни лишь дендроиды?
Кентавр подлетел и замер, сложив руки на широкой человеческой груди. Через плечо у него на длинном тонком ремне болтался огромный крупнокалиберный бластер. Одет кентавр был в просторную черную рубаху, переходящую на спине в попону, непринужденно прикрывающую могучий конский круп.
— Сержант Лар, — отрекомендовался кентавр низким мощным голосом, от которого у Боа по спине побежали мурашки. — За время моего дежурства никаких особенных происшествий не было. Только…
— Что только? — насторожился О'Хара, и Боа подумал, что его однокашник не прогадал с выбором основной специальности.
— Мальчишка, сэр!
— Ты кого конкретно имеешь в виду? — свирепо рыкнул О'Хара.
— Мальчишка венерианин, сэр, — уточнил сержант Лар. — Шнырял поблизости. Но когда я попытался его задержать — скрылся.
— Как это: скрылся?
— Я и сам не пойму, — обезоруживающе улыбнулся кентавр.
«Голова человеческая, а зубы лошадиные», — не без зависти подумал Боа, смутно припоминая последний визит к дантисту.
— Вроде шнырял, а только я подобрался поближе — пропал, как сквозь землю провалился.
— Шнырял, сквозь землю, — сварливо проворчал О'Хара. — Полет ассоциаций! Писатели-романисты!!!
— Такое ощущение, что когда-то давно кто-то из писателей наступил тебе на любимую мозоль, раза три подряд, — скромно потупив глазки, негромко и застенчиво произнес Боа Этуаль и ковырнул землю носком правого ботинка.
Кентавр по лошадиному фыркнул, а О'Хара заинтересованно покосился на вновь стремительно онемевшего бескорыстного защитника реноме человека-пишущего.
— Лично у меня, слово написанное, — преодолевая магию гипнотического взгляда О'Хары, ядовито заметил в конец осмелевший Боа, — вызывает уважение.