Во дворик на полном ходу влетел взмыленный кентавр и замер (как конная статуя почетному завоевателю) буквально на краю ямы, где покоилась ущербная скамейка. Кентавр встал, как вкопанный, лишь его ноздри и бока равномерно раздувались и опадали. Чего, однако, нельзя было сказать о поклаже, которую кентавр нес на спине. Не уловив важности момента, поклажа не сразу изменила направление и скорость передвижения. С диким воплем перелетев через голову кентавра, огромный разноцветный куль нырнул в центр ямы, окончив полет на скамейке.
— А мой папа еще любил повторять, что рожденный ползать летать не может! — сдавленно пробубнил «куль», мучительно стараясь удержаться на увечном представителе садово-паркового инвентаря. — По-видимому, папа недооценил небывалый расцвет творческого потенциала молодого поколения, грядущего на смену закостенелой рутине уходящего, нехотя и медленно уступающего арену жизненной борьбы, не без этой самой борьбы, в силу ряда причин неизбежно…
— Словесное недержание — это у вас реакция на экстремальную ситуацию или постоянный рабочий имидж? — слегка задыхаясь после быстрого бега, хмуро спросил кентавр.
— Это у Шайенов вроде хвоста — реликвия, передаваемая по наследству, от отца к сыну, а от сына на кого бог пошлет, — спокойно сообщил Боа из своей ниши.
Шил Шайен на реплику отреагировал относительно спокойно (сказалось, очевидно, единоборство со скамейкой, дававшее возможность лишь очень скупо и сжато реагировать даже на весьма неожиданные внешние раздражители), зато нервный кентавр — едва не пристрелил Гипотетическую Надежду Всей Интеллектуалисткой прозы.
— Эй, Данди!!! Скажи своему приятелю, что он явно неадекватно реагирует на полезную информацию, предоставляемую ему почти безвозмездно, по доброй воле, в здравом уме и такой же памяти! — как мог торжественно объявил Этуаль, лежа ничком в нише и ощущая, как за шиворот проникают микрочастицы расплавленного кирпича.
— Это что, ваш идейный брат-близнец? — пряча бластер, мрачно спросил кентавр у Шайена, уставшего бороться со строптивой скамейкой и уже совершенно скрывшегося в яме.
— Ну, разве что по духу, — глухо откликнулся из глубин ямы Шайен, — но вообще-то, он считает себя писателем…
— Значит, безвредный, — неуверенно сказал кентавр.
— Какой аспект данной проблемы вас интересует больше всего: морально-этический, философский, прагма…
— Чисто утилитарный.
— Как сказал бы мой папа, — пыхтя просопел Шайен, с трудом выбираясь из ямы, — а черт его знает!
— Я боюсь показаться назойливым, — робко вмешался Боа, — но не будете ли вы сильно возражать, если я все-таки встану? Неудобно, знаете, лежать в присутствии…
— Только не делайте лишних и резких движений, — хмуро разрешил кентавр, напряженно прислушиваясь к тому, что творится за пределами дворика-колодца.
— О! — вдруг радостно объявил Шил, окинув проницательным взором окружающий пейзаж. — Оказывается, не только преступника тянет на место свершения им противоправного акта, но и этому… как его, битому — тоже не спится! Дворик-то знакомый. У меня определенно есть шанс иметь то счастье, что я не успел в полной мере выхлопотать в прошлый раз! Прав был мой…
— Я уже тоже потихоньку начинаю ощущать потребность во встрече с вашим уникальным и многомудрым папой — на предмет потолковать за жизнь! — по-лошадиному скосив глаза, задумчиво и косноязычно пробормотал кентавр. — Только у меня есть опасения, что если вы все будете продолжать в том же духе, то ни у меня, ни у вас скоро не останется ни малейших шансов реализовать эту насущную потребность. По крайней мере в этом мире. И в этой жизни!
— Как, неужели, твой папа настолько плох? — сочувственно прошептал пораженный Этуаль, на мгновение позабыв о всех своих проблемах.
— Плох он или хорош, — холодно буркнул Шил, — не мне судить. Каждому, наверное, достается папа, согласно гипотетически-потенциальной заслуге перед обществом самого отпрыска. Но тем ни менее: Иной Мир и мой папа — две вещи, носящие антагонистический характер. Уж скорей я сам туда попаду…