Через месяц после смерти матери Анна стала собираться в Сибирь. Денег на поездку не было. Оставалась одна надежда – продать жилье. Продать его не получилось. Из Германии пришла телеграмма от сестры, которая являлась владелицей небольшого домика, она запрещала его продавать. Нехватка денег вынудила Анну ехать пассажирским поездом в общем вагоне. Дорога была очень тяжелой и изнурительной…
Они высказали друг другу правду и только правду. Наиболее горькой жизнь была у Анны. Владимир не мог предполагать, что какая-то мразь из глухой деревни может разбить настоящую любовь двух людей, которые никогда в жизни не делали больно кому-либо. Сейчас они сидели друг против друга и плакали. Скорее всего, это были слезы от той боли и тоски, которые каждый из них выстрадал. Возможно, это были и слезы надежды на воскрешение новой любви, которую не по их вине разрушили. Владимир в это поверил первым. Он быстро встал из-за стола и опустился на колени перед Анной и стал целовать ее руки. Она молчала и только изредка вытирала одной рукой его слезы, другой гладила рано его поседевшие волосы. Неизвестно сколько бы времени он стоял на коленях перед женщиной, как дверь открылась и в квартиру вошла Лариса.
Она быстро подбежала к зеркалу, висящему в коридоре, и как из пулемета стала тараторить о том, какую прекрасную прическу ей сделали в парикмахерской. И это удовольствие ей стоило на двадцать рублей меньше, чем положено по прейскуранту. Затем она открыла дверь кухни и замерла… Ее любимый мужчина стоял на коленях перед незнакомой для нее женщиной и плакал. Она сначала не придала этому «спектаклю» никакого значения, и как полагается любящим супругам, ласково поцеловала Владимира в макушку. После этого она попросила его посмотреть на ее прическу. Она и вправду была красивой. Владимир встал с колен и подошел к Ларисе, поцеловал ее нежно в губы и попросил ее присесть. При виде его заплаканных глаз, из которых исходила не то величайшая тревога, не то глубокая тоска, у нее тревожно забилось сердце. Она в какие-то доли секунды стала создавать в голове всевозможные ситуации, которые могли так в корне изменить его настроение. Особо страшных ситуаций она не находила, и это ее каким-то образом успокаивало. Она была уверена, что ее счастью с Владимиром никто и ничто не помешает. С этими мыслями она и присела к столу напротив незнакомой женщины, которая была очень привлекательной. Некоторое время две жещины сидели за столом и молчали. Каждая из них ждала то, что сейчас скажет им мужчина. Анна в какой-то мере была даже спокойней, чем Лариса, так как она уже знала историю их любовного романа. Любовный роман немки и русского для Ларисы был еще неведом.
Владимир после долгого раздумья подошел к кухонному шкафу и достал из него граненый стакан. Затем он подошел к холодильнику и вытащил из него бутылку русской водки. Потом он открыл ее и наполнил прозрачной жидкостью стакан. Взяв его в левую руку, он медленно стал пить. Женщины уже знали неистребимую привычку мужчины и тихо молчали. Эта привычка для каждой из них напоминала только хорошее, что так или иначе их связывало с ним. Сейчас же их мужчина почему-то изменил своей привычке, теперь он не тянул жидкость, как раньше. Он почти молниеносно опрокинул водку в рот и также быстро поставил пустой стакан на стол. Он и сам не знал, почему он так сделал. Раньше он всегда потягивал жидкость очень медленно, просил Бога сделать его счастливым. Сейчас он уже никого об этом не просил. Быть или не быть ему счастливым, определял она только сам, и никто иной. Эти две женщины, сидящие за кухонным столом, были для него нравственным мерилом его жизни. Он в равной степени их любил, любил очень страстно. Ему было жалко Анну, которой он многим был обязан. Ему не хотелось терять и Ларису. До воскрешения Анны они жили нормально, жили как лепестки одного цветка, который никогда не увядал. Они обе были для него женщинами с большой буквы.