«Прости, - имея возможность придерживать лист левой рукой, Баки писал ровно и разборчиво, хотя почерк Стив узнавал с трудом – слишком изменился. - Я знаю, в каком свете ты все это увидел. Знаю, как в один момент для тебя все перевернулось. Должно было перевернуться… Я мудак, Стив, это я знаю тоже, не трудись над определениями, у тебя особо красочные всегда со скрипом выходили. «Не выражайся» и все такое прочее… Я знаю, что не имею никакого права о чем-то тебя просить, но… набраться наглости ведь могу, верно? Пожалуйста, Стиви, - Роджерс больно споткнулся о собственное же имя, подавившись воздухом на вдохе, - пожалуйста, не смотри на это. Прошу тебя, уйди из зала».
Задетый за живое и от этого разъяренный до абсолютного предела хваленой выдержки, капитан смял бумагу в плотный комок и уже почти ударил сжатым добела кулаком в ближайшую стену, но в последний момент остановился. Костяшки замерли в дюйме от преграды, из горла вырвался тяжелый выдох, больше напоминающий задавленный всхлип.
Уверенным шагом, в упор не замечая ничего и никого на пути, Роджерс вернулся в зал и занял кресло в ближнем ряду.
- Занимательный фильмец наметился. Двухмерный и черно-белый, как в старом добром 45-ом? Моя технология, на заметку тем, кто нагло у меня ее спер, позволяет кое-что покруче. 5D и объемную проекцию с эффектом реального присутствия. Вы знали, Ваша честь, господа присяжные? Не свое зажмодили, дилетанты.
Стив с удовольствием съездил бы Тони по лицу, с еще большим удовольствием он подставился бы под ответный удар, чтобы объединенными усилиями они разнесли здесь все к чертовой матери, но… он этого не сделал. И не сделает. Он дал себе слово.
- Технология проецирует мысли, которые подаются на ее интерфейс, она не отличает настоящие от ложных, проглотит и переварит все, чем ее накормят. Если Барнс нафантазирует розовых пони или белых медведей, гуляющих по Красной площади, то будут нам пони и медведи, и ни грамма освободительной правды, на которую так уповает глубокоуважаемый суд.
- В целях чистоты следственного эксперимента и невозможности мистера Барнса выдать ложные воспоминания за истинные, во время процедуры ему будет вводиться комбинация препаратов, подавляющих волю. Это для простоты определения. С более подробным описанием действия медикаментов на его ЦНС вас ознакомит прилагающийся к делу медицинский отчет.
- Да… Кажется, там было что-то про лошадиную дозу нейролептиков, но, чтоб вы знали, мне этот отмороженный все еще нужен живым. Пускающий слюни овощ я Роджерсу оставлю, чтоб на пенсии не маялся со скуки…
- Мистер Старк, вы нарушаете…
Нарушали поголовно все, и всем было плевать. С той лишь разницей, что Старку было плевать на постоянной основе.
Стив не поднимал на происходящее глаз до тех пор, пока все не утихло. Совсем и совершенно. В воцарившейся гробовой тишине был слышен только ритмичный писк кардиографов.
Баки, надежно фиксированный по рукам и ногам, сидел в кресле. Он был раздет до рубашки, ее правый рукав был закатан выше локтя, обнажая живую руку, к сгибу которой крепился катетер. С ним соединялась прозрачная трубка, идущая к тому самому пакету с содержимым, во стократ худшим, чем «техасский коктейль» для смертельной инъекции.
Глаза друга уже были закрыты, и Стив радовался этому не только потому, что не мог в них посмотреть, но еще и потому, что так Баки не видел и, возможно, уже даже не чувствовал, как на голову ему надевают утыканный проводами шлем.
Второе кресло, спиной к Баки, в точно таком же строго фиксированном положении, с аналогичной капельницей и аналогичным шлемом, заняла… она, но Стиву уже было откровенно все равно.
Он дал себе слово.
На огромных фантомных экранах поплыли первые хаотичные и абсолютно не поддающиеся идентификации изображения: как рябь от помех при плохом сигнале, как некачественная запись, как слишком быстрая перемотка…
- Синхронизация 65%. Доведем до ста в процессе.
В мешанине образов еще никто не увидел конкретики. Стив увидел. Мог поклясться, что услышал. То же, что каждую ночь слышал в кошмарах – вырывающий душу с корнями крик и свистящий в ушах от дьявольской скорости ветер. Забытый всеми богами ноябрь 44-го. Австрийские Альпы.
- 71% и нарастает, - продолжал комментировать голос с акцентом. - Поехали. Подведем их к моменту встречи.
- 13-е апреля 45-го. Мисс Хартманн, что произошло в тот день?
Стив слышал переговоры медиков шепотом, а также выстрелы и взрывы, крики и топот бегущих ног, лязг оружейных затворов и замков на железных дверях – тренированное воображение несостоявшегося художника оживляло далекие во времени события быстрее и ярче любой продвинутой техники.
- Что бы Зола с ним ни сделал, его тело это отторгает. Не только сыворотку. Протез левой руки, металл в ребрах. Он умирает, - Стив вскинул взгляд к экрану, в сердцах проклиная автоматический перевод. Нет. О нет! Он хотел слышать оригинал, слышать все до последнего слова, до эха звука, до малейших перемен в интонациях.
Ему не требовался никакой перевод, чтобы прочесть по губам ту самую фразу.
- Доброе утро, солдат.
- Объединение 100%. Они готовы. Ваша честь, можно начинать.
Стив дал себе слово. Он выдержит. Даже если это будет последнее, что он сделает, как Капитан – честь и совесть всея Америки. И да поможет ему Всевышний.
- Ты могла бы занять место Золы, могла стать идеальным олицетворением ГИДРы. Ты имела для этого все…
Всевышний не помог, как, впрочем, и всегда. Да и с чего вдруг ему помогать тому, чья душа по распределению давно попала в другое ведомство?
Стива сорвало после второго или третьего крика. Кричали не с экрана, не из воспоминаний далекого 45-го, кричали здесь, сегодня, сейчас.
- Они понимают? Они знают, что это все нереально!? – капитан искренне не знал, кому адресовал свой крик души. Мучительная гримаса на покрытом потом лице Баки, его напряженная до вздутых вен живая рука и сжимающаяся в фиксаторах бионическая в сочетании с так и не прозвучавшим ответом заставили сердце Стива заглушать двойной частящий писк кардиографов собственным сумасшедшим биением. – Они осознают себя здесь, в нашем времени?
Ответа не было. Он, подвешенный, парил в воздухе.
Стив дал себе слово. Он поклялся себе, что однажды заполнит семьдесят лет пустоты. Только до этого дня он все не знал, чем именно. Вот теперь узнал. Это должны были быть его семьдесят лет. Его!
Или ничьи.
Не Нью-Йорк стал адом, и не Альтрон. Демонов Капитана Америки не подняли из их братской могилы ни распри Богов, ни армия пришельцев, ни восстание роботов. Все это случилось словно во сне и словно вовсе не с ним.
По единому низкому гулу кардиографов на заднем плане из перекрестно звучащих голосов обвинителей и адвокатов уже ни о чем судить было нельзя: то ли сердце вовсе остановилось, то ли билось, как иступленное. Стив не обращал внимания, потому что слышал, как сердца бились там… там в ушедших безвозвратно годах. Сердца бились в головах единственных оставшихся в живых свидетелей событий, давно ставших историей. Сердца бились в воспоминаниях, будучи индикаторами тех страха и эмоций, той боли и того азарта борьбы.
Стив видел глазами Баки схождение линий в прицеле снайперской винтовки и слышал, чувствовал, как у него колотится сердце, как он делает медленный выдох, выпуская облако морозного пара…
Стив видел ее глазами исписанные русскими буквами страницы документов, заверенных печатями, бумаг, в которых решалась судьба, и слышал, как ее сердце замирало в страхе, пропуская удары в такт тяжелым шагам где-то совсем рядом…
Семьдесят лет вне времени не отразились на лице Капитана ни единой морщиной. Один день зачелся за сто лет.
- 16-е декабря 1991-ый год. С чего начался тот день? Кто отдавал приказ?
Баки задергался в кресле с утроенной силой, хотя откуда те у него брались, никто не представлял, потому что ни у кого из присутствующих их давно уже не осталось.
- При всем уважении… - взмолился неустанно вьющийся над Баки темнокожий мужчина в стерильно-белом халате, и акцент его от волнения стал лишь сильнее. – Не закидывайте их вопросами, они не смогут показать вам несколько различных во времени событий одновременно. Это невозможно.