— А-а, — протянула Ганка Кульбачка, увидев около ларька неожиданного гостя. — Пожаловал наконец…
Чепиков поднял голову. За прилавком стояла не очень молодая женщина, которую вербивчане называли просто Ганкой и лишь завсегдатаи этой торговой точки уважительно величали Ганной Митрофановной и даже Ганнусей.
Чепиков отошел от ларька и посмотрел на дорогу, где в пыли «купались» чьи-то помеченные зеленкой куры. «Будет дождь», — подумал он.
И вдруг увидел, что на улицу вышла Ганка. Окинув взглядом небо, она села рядом на колоды и тоже уставилась на кур.
— Чего средь бела дня бродишь, Иван? Или дело ко мне есть?
Чепиков затряс головой: нет никакого дела. И тут же, словно опомнившись, сказал:
— Ситра бы… холодненького.
Ганка вздохнула:
— Сама бы рада… — И строго добавила: — Нет ситра, миленький, не завезли… — И уже ласковее: — А может, яблочного? Лучше ситра любого… Есть у меня и водочка особенная. Только для такого редкого гостя экспортная припрятана. Сто граммов налью… А больше — ни-ни, в жару нельзя. В голову ударит — до греха недолго!
Чепиков промолчал.
— Да, когда душе тяжко… — не договорив, сочувственно вздохнула Ганка. — Киш, проклятущие!.. — вдруг закричала на кур, которые стали клевать присохшее к ее тапочкам повидло. — Или горе у тебя какое?
Из облака густой пыли, которое, увеличиваясь в размерах и расползаясь, накатывалось по долине, выскочил мотоцикл и, пробежав по улочке, замер у ларька. Рыжий хвост пыли медленно наполз и стал оседать. Лицо Ганки просветлело: видно, гости ей были приятны. Но поднялась она с бревен не торопясь, наставительно сказала:
— А ты, Иван, грех свой не таи в себе, открывай богу сердце! — И с видом человека, который исполняет нелегкий свой долг, направилась к калитке.
Ларек прижимался прилавком к забору. Добротная хата Ганки в глубине двора была незаметна постороннему глазу. Только когда продавщица заходила в свою пристройку и на миг открывала дверь, можно было увидеть угол белой стены и кусок крыши, покрытой оцинкованной жестью. Такое расположение ларька было удобным как для Кульбачки, так и для ее покупателей. Хозяйка всегда пребывала и на работе, и дома — могла закрыть окно в заборе и взяться за стирку или обед, а завсегдатаи знали, что «их ларек» в любое время и в любую погоду работает. Стоит постучать посильнее в калитку, как душевная тетка Ганка мгновенно появится возле прилавка…
Пока Кульбачка входила со двора в свой ларек, заставленный ящиками с водкой, вином, сигаретами, спичками, консервами, мылом, конфетами, печеньем и разными другими напитками и продуктами, двое мужиков слезли с мотоцикла и стали на ходу вынимать из карманов огурцы и хлеб.
Чепиков узнал их.
Один — крепкий мужчина, работал слесарем в «Сельхозтехнике», другой — шофер райпотребсоюза Микола.
Микола тоже узнал Чепикова и кивнул ему. Слесарь посмотрел на бревна осоловелыми от жары глазами, стащил с головы шлем и широким движением вытер пот с красного лба.
— Чепиков, — сказал приятелю Микола. — Огородник. Не знаешь?
Слесарь более внимательно посмотрел на Чепикова, словно решая, подходит ли тот третьим в их компанию.
Микола отрицательно покачал головой:
— Непьющий он…
Слесарь кисло улыбнулся:
— Не пьет только курица, потому как стакан держать не может.
Чепиков оставался безразличным к разговору, словно бы и не о нем шла речь.
Тем временем стукнуло, открываясь, окошко.
— Ну так что, милые страдальцы вы мои? — засияла в окне улыбкой Ганна, расставляя на прилавке стаканы. — С собой или тут?
— И тут, и с собой, — ответил слесарь.
— Давай, Андрюха, — засуетился Микола, — сначала по баночке беленькой, а уже потом портвейнчику! Отполируем… Чепиков! — позвал он сидевшего на бревнах Ивана. — Плеснуть тебе? Ради встречи.
Тот ничего не ответил.
— Не трогайте его, греховодники! — строго сказала Ганка, наливая водку в стакан. — Человеку, может, не до вас…
Дружки осушили стаканы, потом сгребли их с прилавка, взяли бутылку портвейна и отправились на бревна. Там, аппетитно хрустя молодыми огурчиками, наперебой стали что-то друг другу доказывать. Чепиков не прислушивался.
Кульбачка снова появилась в окне и поманила его пальцем.
Чепиков тяжело поднялся.
— Да что с тобой, господи? — заглядывая ему в глаза, ласково, тихим грудным голосом спросила она. — Или беда какая стряслась? Ходишь как ночь… Может, болячка прицепилась? — Кульбачка сочувственно покачала головой. — Вот что я тебе скажу, милый! — Сказала так, будто уже догадалась о его беде. — Даже когда невмоготу, верь, что есть на свете сила высшая и господь нас всегда любит… Греха в душе не таи…