А ворсинки из лодки Чайкуна? Может, с ними повезет? Как говорят, поймал не поймал, а погнаться можно…
— Сколько платить, Марина Даниловна?
— Восемьдесят рублей.
— Не так уж дорого.
— Но их еще нужно вычинить, Дмитрий Иванович! Выделанные дороже.
Коваль вытащил бумажник, отсчитал деньги. Подумал, что придется отправить Наталке телеграмму — пускай пришлет рублей сто. За свою жизнь он скопил немного — всего несколько сотен лежало у него на сберегательной книжке. Последнюю пенсию на всякий случай оставил у себя в столе.
Когда Даниловна ушла, Коваль продолжал задумчиво разглядывать эти еще грубые, необработанные шкурки. Старался представить их путь от лодки убитого Чайкуна сюда, в гостиницу. Выглядело примерно так.
После того как Чайкун упал в воду, убийца подъехал к его лодке, посветил фонариком, который обычно берут с собой те, что выезжают ночью. Увидев шкурки, не устоял от искушения. Дома не очень рассматривал, посыпал густо солью, чтобы не протухли. Когда все поутихнет, можно будет сбыть через вторые руки. Отдавая шкурки Нюрке, убийца, наверное, не думал, что она продаст их кому-нибудь из своего села. Лиманцы на ондатровые шкурки не зарятся и предпочитают, если нужно, добывать сами, чем отдавать за них бешеные деньги… Очевидно, сторожиху устраивало, что Даниловна купила шкурки для пересылки в Киев.
Коваль улыбнулся и подумал, что они поедут-таки в Киев, только не той дорогой и не по тому адресу, как считают Даниловна и, конечно, сторожиха Гресь.
Только удастся ли по ворсинкам, которые остались в лодке Чайкуна, определить, что это именно те шкурки, которые взял убийца? По одной волосинке с головы можно идентифицировать и отыскать человека. А по ворсинке — зверюшку?
Еще и еще осматривая шкурки, Коваль увидел на одной из них, с краю, маленькую, явно от дробинки, дырочку. По ней вряд ли можно было определить, кто стрелял. И он принялся еще внимательнее рассматривать шкурки, надеясь найти еще какие-нибудь следы. «Эдак и на шапку не наберешь», — пронеслось в сознании. Хотя не шапка волновала его сейчас. Шуткой словно бы оправдывался перед собой, что ищет напрасно.
Он разглядывал шкурки против света, растягивал, прощупывая взглядом каждый сантиметр. Повреждений больше не было. И вдруг заметил! Два темных пятнышка в той же самой шкурке с дырочкой. В грубой утолщенной мездре увязли два кусочка металла. Расстелив газету на столе, он осторожно выковырял их. Это были свинцовые дробинки.
Если их конфигурация не претерпела изменений, то экспертиза попробует установить тождество с теми дробинками, которые извлекли из трупа Чайкуна, но если они ударились о металлический борт «южанки» и срикошетили, то характерную особенность утратили…
Особо не раздумывая, Дмитрий Иванович вырвал из тетради чистый листок, завернул в него кусочки металла и, взглянув на часы, стал быстро одеваться — хотел успеть на очередной рейс херсонского автобуса.
…«Ас дактилоскопии», лейтенант Головань, оказался приятным и спокойным человеком. При этом — твердым и категоричным в своих выводах, что было свойственно, как заметил Коваль, молодому пополнению милиции последних лет, бескомпромиссность и уверенность которого основываются на знаниях и общей культуре.
Худощавый, с тонкими чертами лица, он рядом с коренастым Ковалем казался лозинкой возле крепкого дуба. Это впечатление усиливалось еще и тем, что голова лейтенанта была побрита и на ней выделялись следы больших залысин, неожиданных в таком молодом возрасте.
Внимательно выслушав Коваля, которого привел к нему в лабораторию майор Келеберда, и осмотрев привезенные шкурки, Головань сказал:
— Если бы они были сухие и выделанные, то новым методом напыления следов можно было бы усилить и выявить папиллярные отпечатки… А так… — Он развел руками и посмотрел на Коваля, словно желая сказать: «Неужели не знали?»
— Да, знаю, — согласился Коваль. — В нашем научно-исследовательском институте этот метод уже внедряется.
Лейтенант покачал головой.
— Пока еще только во Львовском филиале Киевского института судебной экспертизы. Но нам это не пригодится.