Дойдя до середины комнаты, арестованный мрачно уставился в пол.
— Садитесь, — приказал Литвин.
Словно не понимая, что обращаются к нему, Чепиков поднял пустые глаза. Однако посмотрел не на майора, а куда-то мимо него.
— Садитесь!
Только теперь Чепиков закивал и покорно опустился на стул, пододвинутый конвоиром.
Ковалю не раз приходилось наблюдать людей, подавленных уже тем, что их содержат в камере, изолировав от остального мира. Видел он и убийц после того, как оказывались под арестом, когда затихали необузданные страсти, толкнувшие их на преступление. После нескольких недель в камере временного задержания или в следственном изоляторе они приобретали одинаково мрачный отчужденный вид. Однако опытный глаз Коваля различал их по еле заметному душевному движению. Среди них были люди, совершившие убийство в состоянии аффекта — эти ужасались своего поступка и проклинали себя, были готовы не только искупить вину, но и желали наказания, чтобы хотя бы так обрести покой. На таких были похожи и те, что совершили преступление по неосторожности, они так же ничего не прощали себе. Но встречались и злобные личности, которые не контролировали свои чувства и, убив умышленно, метались по камере, словно попавшие в западню звери.
Человек, которого привели в кабинет начальника милиции, чем-то отличался от знакомых Ковалю преступников, и он сразу не мог понять, чем же.
— Гражданин Чепиков, — строго обратился к нему майор Литвин. — Напоминаю, что правдивые показания засвидетельствуют ваше раскаяние и будут учтены судом при определении наказания. А сейчас с вами будет говорить инспектор министерства подполковник Коваль.
Чепиков метнул на Дмитрия Ивановича из-под густых бровей настороженный взгляд.
— Расскажите, — попросил Коваль арестованного, — что вы знаете об убийстве вашей жены и Петра Лагуты.
Чепиков хмуро отвел глаза и промолчал.
— Ну, Иван Тимофеевич! — требовательно стал подбадривать его майор Литвин.
— Я все сказал, — глухо, не поднимая головы, проговорил Чепиков. — И все записано.
— Будете говорить, пока правду не скажете, — предупредил начальник милиции.
— Правда у меня одна, другой нет.
Чепиков уставился невидящими глазами в Коваля.
Постепенно до его угнетенного мозга дошло неожиданно спокойное обращение подполковника. Это были не те слова, которыми каждый раз начинался допрос: «Расскажите, почему вы убили жену и Лагуту?», и не та интонация. И Чепиков вдруг сказал:
— Ну, спал я… Не помню, когда пришел и заснул… Под вечер уже Маруси дома не было… Да я и не искал ее… — Чепиков опять уставился в одну точку. — Гром приснился. Потом война… Выстрелы… Бабахнуло будто над ухом… Разом проснулся… Понял, что не гром это. Выскочил во двор… Заметался. Перемахнул заборчик… И увидел на земле обоих…
— Кого?
— Ясно кого: Марусю и Лагуту.
— А дальше… — торопил Литвин.
Но Чепиков будто не слышал.
— Почему у вас одежда и руки оказались в крови? — спросил Коваль.
— Не знаю. Я к Марусе кинулся, думал — живая.
— Кто же их мог убить? — вслух подумал Коваль.
Чепиков пожал плечами.
— Если бы знать! — В голосе его послышалась такая тоска, что Ковалю захотелось поверить Чепикову.
Майора Литвина бесил такой разговор. Не допрос, а черт знает что.
— Куда вы дели свой парабеллум? — строго спросил он.
— Не было у меня никакого парабеллума! — зло отрезал Чепиков.
— Допустим, — продолжал Коваль, словно и не слышал сказанного, — что вы прибежали на место происшествия, как говорите, после выстрелов. Вы заметили там еще кого-нибудь?
— Не… Темно было…
— После второго выстрела, — прервал капитан Бреус, — когда выбежали во двор и, по вашим словам, перемахнули заборчик, и до момента, когда увидели убитых, прошло не больше минуты… Мы провели следственный эксперимент, — обратился он к Ковалю. — По времени это занимает сорок секунд. И если во дворе или поблизости еще кто-нибудь находился, Чепиков должен был его увидеть… Тем более что люди, прибежавшие на выстрелы, тоже никого, кроме Чепикова, не увидели.
— Почему вы убегали? — спросил Коваль.
— Я не убегал… Я вдогонку бросился…