* * *
Неудача с поисками пистолета угнетала Коваля. Неужели ему при его профессиональном опыте начинает изменять интуиция?
Необъяснимое тяжкое настроение появлялось у подполковника редко и не сразу. Оно, как лавина, накапливалось незаметно, в течение длительного времени, подмывая душевное равновесие, и неожиданно, от незначительного толчка, наваливалось всей тяжестью — в горах так бывает, когда от задувшего ветерка внезапно срывается снежный комок, начинает сползать снег, все приходит в движение, и вот уже катится грозная лавина.
В этот раз таким незначительным эпизодом, ставшим последней каплей, переполнившей чашу недовольства Коваля самим собой, была неудача на Роси.
Вернувшись в район, подполковник не захотел сидеть в кабинете и вышел прогуляться.
По обе стороны тихой улицы, словно солдаты в строю, застыли высокие тополя, за ними прятались белые хатки, дворовые строения. Желтовато-белые пушинки катились по узеньким запыленным тротуарам. Кружились они и в воздухе, и Коваль все время снимал их с кителя.
Без всякой цели он спустился к притихшей реке. Вода была темная и таинственная. Перегороженная высокой плотиной, Рось разлилась у городка в такую ширь, что противоположный берег едва виднелся в лиловых вечерних сумерках. Зажатая высокими берегами, она не имела обычных для рек лесостепной полосы песчаных наносов и билась волной в каменные валуны и скалы.
Из задумчивости Коваля вывели мальчишки, которые остановились рядом, рассматривая незнакомого офицера милиции.
— Здравствуйте, дядя! — отважился старший.
Коваль оглянулся.
— Потеряли чего? Может, нырнуть? — добавил смельчак.
Лица ребятишек были опалены солнцем; на носах, где слезла кожа, ярко краснели пятнышки.
— Рыбалка, смотрю, не очень удачная, — улыбнулся в ответ Коваль; на куканах у ребят болталось всего несколько уснувших окуньков и подлещиков.
— Пропала рыба в Роси, — тоном взрослого пожаловался курносый малыш.
— У него клюнул, бо-оолынущий, леску оборвал, так с крючком и ушел, — азартно выпалил товарищ. — Наверно, сом.
— У всех срывается какой-нибудь сом, — снисходительно согласился Коваль, думая о своем.
— Не верите, дядя? — обиделся курносенький. — Во, клянусь! — И он лихо чиркнул ногтем по зубам.
— Теперь верю! — поднял вверх руки Коваль. Эта встреча с ребятишками вдруг наполнила его сердце щемящей болью. И ему бы уже пора иметь такого внука. Только Наталка, кажется, не торопится его дедом сделать. Одному отказала, другому… Рыцаря ждет на белом коне… Как она там, в Киеве?..
А сам он разве не ждет?..
И Коваль оглянулся, словно надеялся увидеть в сумерках Ружену. В последнее время как-то даже не думал о ней. Появись сейчас, родись из пены на берегу Роси или выплыви из вечернего фиолетового тумана — бросился бы навстречу…
— Так вы ничего не ищете? — оторвал Коваля от мыслей старший мальчишка и добавил с жалостью в голосе: — Я могу сто секунд под водой пробыть…
Коваль только руками развел.
— Это вы приехали, потому что в Вербивке людей постреляли, да?
«Вот тебе и «сельское радио», — подумал подполковник.
— Кто вам такое сказал?
— А знаем, — задиристо бросил старший.
— Ну-у, — серьезно протянул Коваль, — если уж знаете и по сто секунд под водой можете, тогда придется к вам за помощью обращаться…
— А вы не смейтесь.
— Я и не смеюсь. Понадобитесь — позовем.
— Вы же нашего адреса не знаете и как звать — тоже!
— Милиция, если будет нужно, найдет, — улыбнулся Коваль. Детишки развеселили его. — Ну, давайте знакомиться…
Поманив за собой ребят, Дмитрий Иванович двинулся вверх по дороге.
Сумерки быстро съедали улицу, дома, деревья… Напротив райотдела Коваль увидел худенькую женщину. Становясь на носки, она пыталась заглянуть в освещенные окна милиции. Он узнал жену Бреуса.
— Зоя Анатольевна! Мужа ждете?
— Да, да, — растерялась она и, словно оправдываясь, добавила: — На рассвете как ушел, так и до сих пор… Ох и работа у вас, Дмитрий Иванович!
— Это еще ничего, Зоя Анатольевна, бывает хуже…
Из ярко освещенной двери милиции на крыльцо выскочил Бреус. Зоя Анатольевна замахала ему рукой.
— Дмитрий Иванович?! — удивился почему-то Бреус.
— Мы вас ждем, — сказал Коваль. — Ужинать пора.
— Правда, Дмитрий Иванович, — осмелела Зоя Анатольевна, — идемте к нам. У меня на ужин жареный карп. В сметане. Ой, идемте! А то капитан никак не отважится пригласить. А я человек простой, — пошутила она. — Что думаю, то и говорю. Вы же здесь один-одинешенек…
— Почему одинешенек? Я с молодой гвардией. — Коваль оглянулся на свою «гвардию». Но ребятишки уже куда-то исчезли, и причины отказаться, не обидев хозяйку, не было. Да ему и самому вдруг захотелось посидеть за ярко освещенным домашним столом.
Бреусы жили в двухкомнатной квартире, меньшая комната была спальней. Гостиная же походила на морской музей: грациозные макеты парусников, огромные раковины, скелеты удивительных рыб, африканские маски из скорлупы кокосовых орехов. На стене висела высушенная морская звезда. На серванте, чуть не до потолка, поднимались две огромные ветки белого коралла. Дмитрий Иванович знал, что капитан Бреус срочную служил на флоте и потом два года плавал на китобое. Пока жена хозяйничала, Юрий Иванович показывал Ковалю китовый ус, высушенных крабов и другие экспонаты своего домашнего музея…
— Ветер прошлых путешествий, — немного грустно сказал Коваль, окидывая взглядом гостиную. — И какими ветрами вас, Юрий Иванович, выбросило на берег?
— Миллион и один ветер, — засмеялся Бреус, не очень желая вдаваться в подробности. — Но везде есть своя романтика…
Коваль согласно кивнул. Сказал:
— Когда-то и я мечтал о море и корабле. В далеком детстве, на родной Ворскле…
Тем временем Зоя Анатольевна накрыла стол, и все уселись под низко опущенным розовым абажуром. Беседа за ужином, как огонек свечки, то вспыхивала, то пригасала, и разговор как-то незаметно перешел на волновавшее всех убийство в Вербивке.
Коваль не любил разговаривать дома о служебных делах. Его работа носила такой характер, что о ней посторонние, даже члены семьи, не должны были знать.
Но сейчас он немного расслабился, да и Зоя Анатольевна так деликатно повела разговор, что Дмитрий Иванович и не заметил, как втянула его и своего мужа в небольшую дискуссию.
Подполковник понимал, что в каждой семье, куда дошел слух о трагедии в Вербивке, высказывались свои догадки и предположения. И каждый шаг милиции — в той мере, в какой о нем знали люди, — оценивался, одобрялся или критиковался. Это было неизбежно.
Сначала разговор шел вообще. Зоя Анатольевна, со свойственной женщинам впечатлительностью, ужасалась зверскому убийству на хуторе, и достаточно было только сочувственно поддакивать ей. Но потом она задела мужа за живое, неожиданно заявив, что они с Литвиным посадили невиновного человека. При этом посмотрела на Коваля так, словно апеллировала к нему. Но он сделал вид, что не понял ее.
Капитан Бреус возмутился:
— Нельзя судить, Зоя, о том, чего не знаешь!
— Чего там знать! Я сердцем чувствую. Как он любил свою Марусю!.. Такая любовь — мечта каждой женщины, — в ее голосе послышался легкий укор.
— И чтобы так ревновал? — прищурившись, спросил капитан.
— И чтобы так ревновал! — вызывающе подтвердила она, потом совсем другим тоном, как бы стесняясь своего внезапного порыва, тихо добавила: — И все-таки я думаю, что Чепиков невиновен.
Коваль попросил разрешения закурить. Хозяева предложили курить за столом, но он подошел к окну, из которого веяло ветерком. Его трогало то, как принимала к сердцу Зоя Анатольевна чужую беду. Что ей Чепиков, которого сейчас чуть ли не со слезами на глазах она защищает…
— Зоя, это голословно, это не подтверждает ни один факт! — Бреус даже отодвинул от себя тарелку. Ему было не по себе, что жена завела такой разговор при Ковале. Подполковник еще подумает, что он — начальник уголовного розыска — обсуждает дома с женой служебные дела.