<p>
Как выходят с последней, пятой пары измученные учёбой студенты? Вернее, как вылетают? Правильно — с грохотом, шарканьем подошв, криками, гиканьем, хохотом. Лектору лучше не стоять между ними и дверью, не ровён, как говорится, час.
Откуда-то обязательно начинает звучать музыка, вспыхивают дисплейчики сотовых, заряжаются в рот жвачки. Слова вылетают вольные, порой нецензурные. Вздрагивай испуганно, преподаватель, заставляй себя думать, что это не про тебя…
Выбраться из такой толпы, прущей напролом к выходу, сложно, особенно на лестнице, но Еве это удалось. Извилистое движение через массу тел и — цап за перила! Рядом в них вцепилась Кира, чтобы не снесла зачуявшая волю толпа.
— Ты чего? Такой вираж!
— Жвачку в парте забыла. Ну, что ты мне передала.
— Да там как раз на день было. Пустая обёртка небось.
— Нет, Кир, ты же знаешь, как я жую. Только когда лектор отворачивается, а так всё на него смотрю неподвижно, чтобы не заметил. Он же греет за жвачки нас.
— Да плюнь ты, я всё время жую.
Кира поиграла плечами. После всех этих огромных вырезов у плеч, призванных продемонстрировать пусть всего лишь бретельки, качество низятины, её спина смотрелась приятным исключением. По покрою майка напоминала жилет, не поддаваться бы только движению рук и ног, и хватит голизны. И вниз спускается славно, пупок о воле и не мечтай.
Материя — затейливая. Тёмно синяя, она, казалось, умела блестеть только натянутой, но особой эластичностью не отличалась. Распереть до блеска её могли лишь телеса помощнее Кириных, хотя такие и трудно представить. Поэтому куда-то под верхний слой были напиханы всякие крупинки и катышки, создававшие на ровном пупырышки и морщинки, рельефик этакий микрохолмический, верхний слой натягивался и блестел блеском затейливого ювелирного украшения. Майка плотно прилегала к спине, хозяйка активно двигала руками при всяком удобном случае, чуть сгибаясь-разгибаясь, жила мышечной жизнью, майка повторяла эти волны плоти, по пупырчатой материи пробегали пятна блеска. Прямо танец спины! В меру жирноватой, отражающей темперамент хозяйки и не замутнённый всякими там бретельками — перёд сам за себя отвечает.
Ева в очередной уж полюбовалась подружкой и вернулась к разговору:
— Ну да, а как повскакали все, то нас из-за парты выперли, я еле тетрадку с ручкой кинуть в сумку успела. А сейчас вот вспомнила — там же почти всё осталось, в упаковке. Надо забрать.
— Ну, если почти всё… Слушь, может, я схожу? — предложила Кира.
Ева смущённо улыбнулась.
— Нет, не надо. Ходила уже. Не то из этого вышло. Я уж теперь сама по своим делам буду.
— Только осторожнее, не залети, как я тогда. Они же не спрашивают, по своим ты делам идёшь, нет ли.
— Да уж постараюсь.
Тогда всё произошло из-за Евиной страшливости. Нужно ей было переписать экспериментальные данные с чужой тетрадки, на лекции, чтоб потом вернуть. Простое для студента дело, элементарное — "перекатать". Но если ты всего боишься, то садись назад, а если сидишь, как примерная девочка-подпевочка на первом ряду, то не страшись, больше наглости. Наверное, переоценила моральную стойкость. Как лектор глянут строгим глазом, так и помертвела она. Всё, всё, показалось ей, он видит, всё знает, даже потаённые замыслы. Не за кафедрой стоит, а по помосту расхаживает, вот-вот подойдёт и заглянет: "Чем это тут вы занимаетесь?!" Заметно же, когда студент смотрит, повернув голову, на скамейку рядом. Скамейка сама по себе неинтересная, хотя и с матерными накорябками. Значит, лежит на ней что-то такое…
У Евы напряглось всё тело — рефлекторная подготовка к бегству. Она ловко этим воспользовалась, похвалить можно — оторвала попу, то есть не помешала ей оторваться от сиденья, подтолкнула под ней чужую тетрадь и снова уселась. Теперь лектор ничего не увидит, шито-крыто всё (крыто попой, попа в шитых джинсах). Только вот духу не хватит снова рисковать, переписывать.
А когда прозвенел звонок, наша студенточка встала, еле успела побросать в сумку всё своё, на парте что лежала — и тут по рядам началось сильное поперечное движение, как попёрли все вон! Зазевавшихся выпирали и пёрли к выходу силой. Ещё и большое облегчение наложилось, как всегда после звонка — теперь лектор не может выговаривать, предъявлять претензии, спрашивать фамилию. У неё раз спросили, в самом начале учёбы, когда она нервно подмигивала, а лектор решил, что нарочно — с тех пор звонки с пары музыкой звучали, хотя и не лентяйка она.
Ещё почему спешили студы — предстояла большая перемена. Но очереди в буфет ещё больше, вот и спешили занять местечко пораньше. Заняли его и Кира с Евой. Площадка второго этажа наводнилась студентами, зазвучала переменная музыка. Тут-то и припомнилась оставленная тетрадочка.
— Схожу, — решили забывашка, — заберу.
— Да поедим давай сперва, заодно и народ рассосётся. Разве ты сквозь такую толпу пробьёшься?
— Не пробьюсь… Но неспокойно мне очень. Вдруг подберёт кто?
— Да все тут сейчас, там пусто, в аудитории. На жорной перемене всегда так.
— Ой, неспокойно моё сердце, кусок в рот не полезет…
— В этом вся ты. Ладно уж, стой в очереди, а схожу я. Всё равно тебе тут не пробиться, затопчут. Где сидела, в середине левой части первого ряда, верно?
Кира демонстративно напряглась, прежде чем начать раздвигать плечом толпу. А может, чтоб придать себе импульс. Крупная, полнотелая девица в тонких чёрных брюках и чёрной блестящей водолазке, "подпоясанная" голокожаной полоской.
Проходя по проходу под ярусами только что покинутой аудитории, она поправила одежду. Натолкали её со всех сторон. А брючки не очень удобные, жмут таз, а держатся на честном слове. Такие хороши для некрутых тазов. Лучше б всегдашние джинсы. Да ведь цвет-то в тон. "Чёрная пантера", такое уже себе название придумала.
Как она и полагала, крутоярусная аудитория, в которую доносились отзвуки дикого веселья, была пуста, но со второго взгляда оказалось, что двое студов всё-таки есть. Один сидел как раз на Евином месте — или рядом, второй стоял с лицевой стороны первого ряда, и оба закусывали, придав по одному уху к наушнику из пары. Чудаки! Шли бы лучше в компанию, в толчею, там ведь даже пританцовывают, подпевают.
Чужие, не свои, с другого факультета. Кира деловитой походкой прошла мимо первого ряда, заглянула через парту. Ага, вон она, Евкина тетрадка, лежит себе. Чтоб дотянуться, надо сильно перегнуться, но заходить на ряд она не будет.
Именно в такой ситуации её сокурсница Марина зашла на ряд, а стоящий пошёл следом за нею, и стиснули её, блокировали, стали тискать и лапать, намёки нехорошие делать. Главное, не вырваться. Бедняжке пришлось кое-как сигануть через стойку ряда, неудачно упала, растянула связки, и её же без помощи оставили. Нет уж, рассказала она втихаря, учёные мы.