Как потом вспоминала Кира, это было одним из труднейших дел в её молодой жизни — переломить себя, подавить инстинктивное стремление убежать от надвигающейся толпы. Куда бежать-то? Если взбираться на верхние ярусы, то вошедшие успеют увидеть её полуголую задницу и голые ноги, и тогда пиши пропало. Да и эти свинюки будут торжествовать, видя, как она мечется. Заулюлюкают ещё. А то как же — они ведь "ни при чём". Доставить им такое удовольствие? Да ни за что!
В минуты опасности у людей обостряются чувства, а то и память. Кира мгновенно вспомнила, как, входя сюда, она толкнула дверь, то есть одну створку её, двустворчатой, широкой, чтоб на слонах сюда въезжать, что ли. Но поскольку все как-то обходились без слонов, коней и даже ослов, то вторая створка постоянно была закрыта и зашпингалетена. И вообще, проход был пошире самой двери.
При зафиксированной второй створке коменданту сподручнее дверь запирать и отпирать, да и лишнего не вынесут в узкое-то. Студентам это было менее удобно, но терпели, даже вперёд друг дружку пропускали, настолько не рвались за знаниями. Кира вспомнила, как, входя вместе со всеми в одно створку, она машинально делала шаг в сторону пустого места, но не прямо вбок шаг, а как бы по диагонали, ведь по инерции ноги несли. Закрытая створка создавала свободное место в виде треугольника, своего рода "тень". Вот в этот-то треугольничек и кинулась наша полуголая героиня. Надо было успеть, пока не открыли дверь.
Евкину тетрадку, из-за которой заварилась вся эта каша, она на бегу взяла в зубы, нащупала на брюках верх и взялась за него.
Успела. Буквально впрыгнула в закуток, за неподвижную створку, мгновенно развернулась, чуть даже спиной ударившись. Но шум — вот он, уже в сантиметрах каких-то по ту сторону. Надеть брюки она не успевает, тут минуты нужны, а в полутьме и поболее. Да чего там, даже в привычные джинсы впрыгнуть не успела бы, тут секунды нужны, а у неё всего лишь доли. Дверь-то уже открывается. Нет, не успеть никак.
И Кира сделала единственное, что оставалось — приложила свешивающиеся брюки в талии, закрыв ими голые ноги. Именно белеющие ноги и могли выдать её в полутьме прохода.
Раньше она не задумывалась над студенческое психологией, а вот теперь на ходу приходилось учиться — и учитывать. Когда студент идёт в составе неорганизованной толпы, мало ли кто рядом с ним может оказаться. В том числе и весьма малознакомый однокурсник, всех не упомнишь ведь, то и дело кто-то отчисляется, восстанавливается, уходит в академ или из декрета, дослушивает какие-то лекции с другого факультета — движение постоянное, броуновское. Да ещё полутьма. И весьма возможно, что этот малознакомец отстаёт по ходу, мало ли почему. Мелькнуло лицо сбоку и отстало. Это к знакомому обернёшься и поторопишь, а чего интересоваться кем-то чужим?
И Кира делала беззаботное, почти что весёлое лицо, играя роль случайной попутчицы для каждого, проходящего мимо. Чтобы скрыть, что руками держит брюки, сделала вид, что беззаботно подбоченилась. Евкина тетрадка была у неё под мышкой.
Когда мимо прошли последние студенты, пришлось помолиться, чтобы они покинули проход, не оглядываясь. Не хватало только, чтоб кто-нибудь вернулся и спросил: чего это она застряла. Бывают же такие заботливые и неравнодушные, чтоб их!
Ну, вроде, всё. Кафедра стоит сбоку от лабораторного стола, от неё дверь в проходе не видна, только начало самого прохода — наискосок. Лектор, видимо, прошёл в гуще студентов, слышно, как он откашливается. Можно теперь и собой заняться. Только бы не было опаздывающих.
В это трудно поверить, но Кира со страху дала себе слово, что если сейчас вот ей повезёт и опаздывающих не окажется, а лектор не уйдёт с кафедры и не будет расхаживать перед доской, то она больше ни разу не опоздает ни на одно занятие. И ещё труднее представить, что она впоследствии сдержала своё обещание, почти обет религиозный.
Присела, перекинула брюки через шею, расшнуровала кроссовки. Вышагнула из них. При этом она располагалась передом к углу прохода, чтоб если лектор всё же заглянет, увидел бы только тёмное пятно, голые ноги чтоб поменьше видны были. Только водолазка и чёрный задок трусов.
И из кроссовок вышагивала, присев. Теперь самый ответственный момент — надо разогнуться и побыстрее натянуть на белеющие ноги брюки. Но не спешить, застрянешь — пропадёшь.
Она замешкалась, нащупывая пояс брюк, висящих на шее, и чтобы они с шеи не упали, держала торс горизонтально, не разгибаясь, а вот ноги в коленях постепенно выпрямляла. Таким образом, вошедший должен был увидеть её задницу прежде всего.
Пикантный вид, особенно если учесть, что слипы в промежности очень и очень нешироки.
Скрипнула дверь, и кто-то зашёл, тихо ахнул. Кира замерла — не преднамеренно, а просто рефлекс с испугу. Может, пронесёт. Нет, раз ахнули, значит, заметили. Сердце ухнуло, хладнокровие вышло всё, до капельки. Надо же, всё шло так удачно, и вот на тебе. Ещё и тетрадка в зубах, очень глупо.
— Что с тобой? — раздался тихий Евин голосок.
Ура!
Вид своей тетрадки в зубах удивил вошедшую её пуще. Что вообще происходит? Она отстояла целую очередь, купила поесть, съела свою долю, ждала-ждала — скоро звонок, а подружки всё нет и нет. Вот, пошла узнавать.
— Заслони меня, — прошептала Кира, лишь почуяв рот свободным.
Ева поняла с полуслова, с расспросами не лезла, помогла, чем могла. Из прохода уже доносился голос лектора.
— Давай, зашнурую тебе, — шептала заботливая Ева. — А ты держи, это я тебе взяла в буфете.
Кира не глядя взяла что-то из её рук, думая о другом. Она уже повернулась лицом в проход, чтобы следить, не появится ли в светлом приёме лектор, и теперь вдруг ощутила, что то место на первой парте, по которому она елозила животом вплоть до выпуска газов, где испытывала самые противоречивые ощущения, стало для неё родным… ну, каким-то своим, что ли. Его она и с завязанными глазами найдёт теперь, а даже вот кажется, что оно ей видно сквозь стенку прохода и все ряды, прямо светился, словно она стала ясновидящей. Правда, возле него сидят те типы…
Что это ей в руку сунула подруга? А-а, высокая бутылочка пепси-колы с пузырьками газа на стенках. Тёплая почти, согрелась уже, столько её ждала.
— Бери, — она вышагнула из кроссовок и сунула их в руки Евы, — и жди меня за дверью.
— А ты?
— Угощу кое-кого. — Чмок в ушко подружку!
Не без сомнений ты вышла. Кире виднее, что делать, а разговаривать здесь неудобно.
Оставшись в проходе одна, Кира первым делом медленно, осторожно раскупорила бутылку и переждала тихое шипение, с каковым начал выходить газ. Весь не вышел, нет, таится внутри, растворённый, готовый взыграть, только подтолкни. Значит, её замысел должен удасться. Оставила крышку слабенько-слабенько.