Они миновали несколько беседок и теннисных столов, накрытых целлофаном. Дорога шла под уклон, на обочине росли земные ромашки вперемешку с местными растениями, по большей части неряшливыми и несимпатичными на вид. Небо давило на Шилова так, как, наверное, давит медленно опускающийся потолок в запертой комнате, но Шилов старался не обращать внимания на небо и глядел на закутанные в брезент фигурки. Фигурки двигались медленно, с достоинством, дышало от них чем-то из давних времен, эпохи покорителей земли и околоземного пространства. Одна фигурка была выше – вероятно, отец, а вторая ниже – сын-подросток. Отец и сын о чем-то едва слышно беседовали, но из-за шума дождя понять, о чем они говорят, было невозможно.
Минут через пять по гранитной лестнице они спустились на каменистый берег, матово блестевший под дождем. Шилов, наконец, воочию увидел то, чем знаменито это озеро, да и, в общем-то, вся планета.
Озеро оказалось круглым, не очень большим, а воздух здесь был прозрачен даже в непогоду, и его, озера, дальние берега, заросшие мощными пальмами (вернее, деревьями, походящими на пальмы) можно было бы увидеть без труда. Можно было бы, если б не огромное чудовище, похожее на осьминога (только щупалец у него оказалось много больше), которое выглядывало из воды, как серый остров, покрытый вместо деревьев крупными буграми и струпьями. Местные величали чудовище кракеном, но чаще – осьминогом. Щупальца кракена, походящие на спагетти, протянувшиеся под водой, возлежали одновременно на всех берегах, и их, щупалец этих, покрытых присосками, было великое множество. Одно щупальце приходилось примерно на пять метров кромки берега. Щупальца выбирались из воды метров на пять-шесть, едва заметно дрожали. Присоски на этих необыкновенных щупальцах то сужались, то увеличивались, раскрываясь и обнажая узенькие дырочки, из которых со свистом выходил вонючий пар. С пляжа разило кровью, винным спиртом и шашлыком. В стороне Шилов заметил выстроившиеся полукругом биотуалеты. По одному на каждые пять метров. У одного из них стояла палатка, из которой как портрет в раме выглядывал конопатый мальчуган и сонно зевал. Оголец торговал вином, консервированной закуской и дешевыми сувенирами.
– Вот оно, чудо природы! – проревел Семеныч, распугав мелких птиц, походящих на чаек. Чайки с кряканьем умчались в небо, а потом камнем рухнули в озеро и показали, что умеют неплохо нырять и плавать под водой.
Двое мужчин, которые шли впереди, уже расположились у одного из щупалец мега-осьминога. Первый от души размахнулся, разрезая воздух блестящей нержавеющей пилой фирмы «Шворц», второй прижал руки к бокам и нарочно, солдатиком, упал на щупальце чудища, прижал его животом к гладким камням. Первый стал пилить. Щупальце вздрогнуло, но тут же успокоилось. Первый пилил профессионально, в стороны брызгала кровь, аккуратно стекала по желобкам обратно в озеро.
– Пора и нам, нос-понос, – сказал Семеныч, шмыгая носом, и повел их к незанятому щупальцу. Дождь немного усилился, Шилов поскальзывался на мокрых камнях. Он балансировал при помощи рук, и удивлялся невозмутимости Проненко, который так запросто шел впереди и ничего не боялся.
У самой кромки берега они остановились. Семеныч вооружился пилой, Проненко тоже. Стало понятно, что почетная роль «удерживателя щупальца» досталась Шилову. Шилов поморщился и заорал, перекрикивая ливень:
– Семеныч, я никогда не рыбачил!
– Ничего сложного! – ответил Семеныч весело. – Это тебе, нос-понос, не космический корабль водить! Пр-ридави осминожью лапищу к земле – и порядок.
– А она меня не столкнет?
– Не боися, салажонок, кракен смирный, как теленок!
Читатель может заметить, что в речи героев не достает какой-то живости; однако, это легко объясняется: во всем виновата злобная цензура, которая вырезала все эти «блят-ть», «нах» и даже «жопу» – одно из любимых, кстати, слов Семеныча.
Наши герои подошли к щупальцу. Вблизи оно выглядело еще массивнее. Присоски на нем были громадные и то, что издалека представлялось щелочками, оказалось дырами в полпальца толщиной с мохнатыми краями, усеянными будто бы волосками, состоящими из кожи. В одни дыры проникал воздух, из других выходил пар. Выходил со звуком, напоминающим свист закипающего чайника.
– Боевое крещение! – объявил Семеныч, подставляя лицо дождю: – О, бог северных морей! К тебе мы обращаемся, великий и ужасный! Не соблаговолишь ли ты, о ужаснейший и величайший…
Шилов посмотрел вверх, в нос немедленно попала капля, и он чихнул, расстроив величие момента. Семеныч смотрел на Шилова с немым укором, ковшиком сложив огромные ручищи у груди.
– Извини, – буркнул Шилов.
Становилось зябко. С озера несло холодным дыханием чудища. Озеро бурлило: водную гладь дырявили поднимавшиеся со дна воздушные пузыри, вода у берега помутнела от крови. Шилов старался держаться подальше от кромки, потому что ему казалось, что из-под воды в любой момент может появиться осминожье скользкое щупальце, чтобы утащить его на дно.
– Среди нас есть два новичка, ни разу еще не охотившихся на злобную тварь, которую создал никто иной, как сатана Северных морей! – закричал Семеныч. – Они молоды, да, но настойчивы и сильны и в эту первую рыбалку они не разочаруют тебя, о, бог Северных морей! Я клянусь!!!
Он добавил тише: – Ну, поехали. Костик, приступай.
Шилов выбрал место, как ему казалось, посуше и с превеликой осторожностью опустился на колени, перекрестился и упал животом на щупальце. Щупальце вздрогнуло, но выдержало и принялось мягко пружинить под Шиловским животом, как бы массируя его. Под гладкой кожей щупальца бугрились мускулы, и Шилов подумал, что щупальце сильное, такое сильное, что запросто может скинуть его с себя, схватить за щиколотку и в миг утянуть в озеро. Но щупальце не скидывало, не тянуло, а покорно ждало своей участи. Дождь бил Шилова по спине. Вода заливала глаза. Шилов смотрел на щупальце, и ему становилось жаль его до слез. Проненко и Семеныч начали пилить, и в нос Шилову ударила вонь, напоминающая сразу о протухшей рыбе и о прорвавшей канализации. Он кривился, но терпел, лишь иногда булькал, надувая щеки, чтобы сдержать чих, или же чихал, если сдержать не получалось. Проненко желал ему здоровья, а Семеныч не желал, потому что злился, что Шилов ведет себя неподобающе для рыбака.
Рядом что-то чавкнуло, ударившись о влажный песок, и Шилов почувствовал, что щупальце выбирается из-под его живота и уходит под воду. Он поспешно вскочил на ноги и успел увидеть, как обрубок, из которого множественными тонкими фонтанчиками хлещет кровь, медленно втягивается в озеро. Налетели птицы, бесстрашно нырнули и понеслись за раненым щупальцем, сверля воду острыми клювами. Они клевали щупальце, откусывали мясо, проворно вылезали из воды, глотали урванный кусочек и снова ныряли. Вблизи птицы напоминали не чаек, а, скорее, беркутов, только маленьких. Кажется, то, что Шилов принял за перья, было на самом деле кожистыми образованиями.
Шилов повернулся. Довольные, в испачканных кровью дождевиках, Семеныч и Проненко держали в руках по куску щупальца. Ломти были здоровые, килограмм по семь-восемь каждый.
– Отличная рыбалка, парни! – крикнул Семеныч. Проненко улыбался и, кажется, на этот раз от души. Шилов почувствовал, что и сам усмехается. Он дрожал от возбуждения. Все-таки рыбалка – захватывающее дело. У него даже материться сил не оставалось, как пару минут назад: так вымотала рыбалка этого исконно русского доброго молодца.
Семеныч положил свой кусок на умытую дождевой водой гальку и сказал, засовывая руку за пазуху:
– Мы, ребята, отлично потр-рудились и должны обмыть р-рыбаческое крещение. Ваше крещение. – Добавил он со значением и погрозил пальцем куда-то между Проненко и Шиловым. – Вот, кстати, захватил тут…
Он извлек из-за пазухи ту самую бутыль вина, из холодильника.
– Чужая все-таки… «Воровать – нехорошо». Кажется, это в Библии говорится, одна из заповедей.