– Эй! – крикнул Кэллоуэй, который тоже следил за всем происходящим. – Ты же ничего не сделал!
– Оставь меня в покое, – повторил Шэй.
Воздух стал горьким, как миндаль; я вдыхал его с омерзением. Глядя, как он возвращает мертвую птицу, я на самом деле видел, как уходят наши последние надежды.
Мэгги
Когда Гордон Гринлиф встал, колени его отчетливо хрустнули.
– Вы изучали сопоставительные мировые религии в ходе своих исследований? – спросил он у Флетчера.
– Да.
– И разные религии относятся к донорству органов по-разному, не так ли?
– Верно, – сказал Флетчер. – Католики верят лишь в пересадку, осуществленную после смерти, и не позволяют рисковать жизнью, к примеру, в процессе сдачи тканей. Донорство органов' они всесторонне поддерживают, равно как и иудеи и мусульмане. Буддисты и индуисты считают, что донорство – вопрос совести, и очень высоко ценят акты милосердия.
– Но требуют ли какие-либо из этих религий жертвовать органы ради спасения души?
– Нет.
– Существуют ли сейчас практикующие гностики?
– Нет, – сказал Флетчер. – Эта секта отмерла.
– Почему же?
– Когда твоя система верований гласит, что слушать представителей клира не нужно, а нужно постоянно отвергать доктрины и задаваться вопросами, очень трудно сформировать круг единомышленников. С другой стороны, православные предоставляли исчерпывающие пособия, как примкнуть к ним: надо принять Символ веры, покреститься, почитать Бога, слушаться священников. К тому же их Иисус близок любому простому человеку: он тоже родился, его воспитала чрезмерно заботливая мать, он страдал и умер. Таким Иисусом заманить последователей куда легче, чем гностическим, который даже человеком никогда не был. Остальные причины упадка гностицизма, – продолжал Флетчер, – носили политический характер. В триста двенадцатом году нашей эры римский император Константин увидел в небе распятие и обратился в христианскую веру. Католическая церковь стала неотъемлемой частью священной Римской империи… И всех, у кого обнаруживали гностические тексты или убеждения, карали смертью.
– Значит, можно сказать, что гностическое христианство никто не практиковал в течение пятнадцати веков? – уточнил Гринлиф.
– Формально – да. Но элементы гностицизма присутствуют в других религиях, доживших до наших времен. К примеру, гностики различали реальность Бога, не описуемую словами, и образ Бога, доступный нам. Это во многом напоминает иудейский мистицизм, где Бог описывается как поток энергии, как мужской, так и женской, которая собирается в общий неземной источник. Или же Бог как источник всех звуков сразу. Буддистское же просветление перекликается с гностическим представлением о том, что мы живем в заблуждении, но способны пробудиться духом, оставаясь частью этого мира.
– Но Шэй Борн не может быть последователем религии, которой уже не существует, правильно?
Флетчер не сразу нашелся с ответом.
– Насколько я понял, Шэй Борн пытается отдать свое сердце, чтобы понять, кто он, кем он хочет быть и как он связан с остальными людьми. И в этом смысле – самом примитивном – гностики согласились бы, что он нашел ту часть себя, которая наиболее близка к божественному началу. – Он поднял взгляд. – Христианин-гностик сказал бы вам, что осужденный на смерть человек во многом похож на нас с вами. И что он, как, очевидно, доказывает пример мистера Борна, еще может многое дать этому миру.
– Ага. Ну-ну. – Гринлиф скептически вскинул бровь. – А вы лично знакомы с Шэем Борном?
– В общем-то нет.
– Таким образом, вы не можете с уверенностью утверждать, что у него вообще наличествует хоть какая-то система религиозных верований. И все это, по большому счету, может быть лишь частью хитроумного плана по отсрочке казни. Не так ли?
– Я беседовал с его духовным наставником.
Адвокат презрительно фыркнул.
– Перед нами человек, который в одиночку исповедует религию, восходящую к какой-то отмершей тысячи лет назад секте. Вам самому это не кажется… чересчур уж легким путем? У вас разве не закрадывается подозрение, что Шэй Борн сочиняет на ходу?
Флетчер улыбнулся.
– К Иисусу многие относились точно так же.
– Доктор Флетчер, вы хотите сказать суду, что Шэй Борн – Мессия?
Флетчер покачал головой.
– Это ваши слова, не мои.
– Тогда как насчет слов вашей приемной дочери? – спросил Гринлиф. – Или это у вас семейная черта – находить Бога в тюрьмах, начальных школах и прачечных?
– Протестую, – вмешалась я. – Мой свидетель не на скамье подсудимых.
Гринлиф пожал плечами.
– Его познания в истории христианства…
– Протест отклонен, – сказал судья Хейг.
Глаза Флетчера сузились до щелочек.
– Что бы ни видела моя дочь, это не имеет никакого отношения к просьбе Шэя Борна.
– Когда вы впервые ее увидели, она не показалась вам шарлатанкой?
– Чем больше мы разговаривали, тем больше я…
– Когда вы впервые ее увидели, – подчеркнул Гринлиф.
– Да. Я не верил, что это настоящее чудо.
– И тем не менее, не вступая в личный контакт с истцом, вы охотно согласились выступить в суде и подтвердить, что его требования следует удовлетворить просто потому, что они соответствуют вашим расплывчатым представлениям о религии, – заключил Гринлиф. – В вашем случае от старых привычек было довольно легко избавиться…
– Протестую!
– Прошу не фиксировать мою ремарку в протоколе. – Гринлиф уже собрался было сесть на место, но вдруг обернулся. – И последний вопрос, доктор Флетчер. Ваша дочь… ей ведь было семь лет, когда она очутилась на арене религиозного цирка, подобного тому, что творится сейчас?
– Да.
– Вы понимаете, что именно в этом возрасте была убита жертва Шэя Борна?
Нижняя челюсть у Флетчера предательски дрогнула.
– Я не задумывался об этом.
– Какие чувства испытывали бы вы, если бы убили вашу приемную дочь?
Я подскочила с криком:
– Протестую!
– Суд выслушает ответ, – заявил Хейг.
Но ответ последовал не сразу.
– Думаю, такая трагедия была бы испытанием для любой веры.
Гордон Гринлиф сложил руки на груди с видом победителя.
– Тогда это не вера, – сказал он. – Это всего лишь талант хамелеона.
Майкл
В обеденный перерыв я подошел к клетке, в которой держали Шэя. Тот сидел на полу, возле прутьев, а снаружи его караулил судебный пристав. В руке Шэй держал карандаш и листок бумаги, как будто брал у кого-то интервью.
– Буква х, – сказал пристав, но Шэй отрицательно мотнул головой. – М?
Шэй нацарапал что-то на бумаге.
– Я уже дышу тебе в затылок, приятель.
Пристав сделал глубокий вдох, как будто перед очень ответственным шагом.
– К.
Шэй расплылся в усмешке.
– Я выиграл.
Он опять что-то нарисовал и передал бумажку через решетку – только тогда я заметил, что они играли в «висельника». На сей раз в роли палача выступил Шэй.
Пристав, нахмурившись, уставился на бумажку.
– «Сзрзрг»? Нет такого слова.
– А когда мы начали играть, ты не говорил, что такое слово должно быть, – ответил Шэй. В следующий миг он заметил, что я стою рядом.
– Я духовный наставник Шэя, – сообщил я приставу. – Вы могли бы оставить нас наедине? Ненадолго.
– Конечно. А я пока схожу отолью.
Он встал и, пригласив меня присесть на освободившийся табурет, направился к выходу.
– Как дела? – тихо спросил я.
Шэй отошел к металлической скамье и улегся лицом к стене.
– Я хочу поговорить с тобой, Шэй.
– Ну, это еще не значит, что я хочу тебя слушать.
Я опустился на табурет.
– Из всех присяжных я последним проголосовал за смертный приговор, – сказал я. – Это из-за меня совещание тянулось так долго. И даже после того как остальные присяжные убедили меня в целесообразности приговора, я очень переживал. Меня постоянно охватывала беспричинная паника. И вот однажды я набрел на церковь и начал молиться. И чем чаще я молился, тем реже становились приступы паники. – Я зажал руки между коленями. – Я решил, что это знак свыше.