– Мэгги? Ты в порядке?
– Да.
«Я жирная».
– Ты выходишь?
Не ответив, я взглянула на изнанку своих трусов. Двенадцатый размер, но это не считается, так как производители решили переменить систему размеров, чтобы женщины с четырнадцатым (вроде меня) могли влезть хоть во что-то. Но разве у Мэрилин Монро был не четырнадцатый размер? Или тогда четырнадцатый на самом деле был восьмым, и я, таким образом, была гигантом по сравнению с рядовой старлеткой сороковых годов?
Черт побери, по сравнению с рядовой старлеткой две тысячи восьмого года я все равно оставалась гигантом.
В дверь вдруг кто-то поскребся. Это не мог быть Оливер: я посадила его в клетку, когда он принялся нюхать наши головы, пока мы, инсценируя лучшие эпизоды старых мелодрам, катались по ковру. К моему ужасу, дверная ручка дрогнула.
Я схватила ветхий красный халат и едва успела обмотаться им, когда дверь распахнулась. На пороге стоял Кристиан, в руке он держал распрямленные плечики.
– Ты и замки взламывать умеешь?
Кристиан засмеялся.
– Я делаю абдоминоскопию через пупок, – пояснил он. – Это, в принципе, одно и то же.
Он заключил меня в объятья и вдруг поймал мой взгляд в зеркале.
– Я даже не могу попросить тебя вернуться в постель, потому что ты еще не ложилась. – Он потерся подбородком о мое плечо. – Мэгги… – простонал он.
И тут он понял, что на мне халат.
Глаза его зажглись, руки потянулись к поясу. Не теряя ни секунды, я отбила его атаку.
– Пожалуйста, не надо.
Опустив руки по швам, он отступил на шаг. В ванной, кажется, стало холоднее на двадцать градусов.
– Прости, – сухо произнес он. – Я, наверное, неправильно понял…
– Нет! – воскликнула я. – Все ты правильно понял. Я хочу, чтобы это случилось. Я хочу тебя. Я просто боюсь, что… что… что ты не захочешь меня.
– Ты что, шутишь? Я хочу тебя с того самого момента, когда мне не удалось обследовать твой аппендикс.
– Но почему?
– Потому что ты умная. И энергичная. И у тебя отличное чувство юмора. И еще – потому что ты очень красивая.
Губы мои перекосила недоверчивая улыбка.
– А я уже почти поверила… Если бы не последняя часть.
Глаза Кристиана вспыхнули.
– Ты действительно в это не веришь?
Прежде чем я успела его остановить, одним легким движением он потянул вниз широкий ворот халата и тот сполз у меня с плеч. Руки мои оказались в ловушке, я стояла перед ним в одном нижнем белье.
– Только взгляни на себя, Мэгги! – восхищенно сказал он. – Боже ты мой…
Посмотреть на себя в зеркале я не могла, а потому посмотрела на Кристиана. Он не стал придирчиво изучать мою обвисшую грудь, раздавшуюся талию и ляжки, которые терлись друг о друга, когда на улице было жарко. Он просто смотрел на меня, и руки его вздрагивали, касаясь моего тела.
– Давай я покажу тебе, что я вижу, когда смотрю на тебя, – еле слышно пробормотал он.
Его теплые пальцы играли на мне, как на пианино, они манили меня в спальню, влекли под одеяло, катались по изгибам моей плоти, как на американских горках. И в этом чувственном водовороте я вдруг позабыла, что нужно втягивать живот, и перестала беспокоиться, хорошо ли видны мои контуры в лунном свете. Я замечала лишь то, как безупречно мы совпадаем и как весь мир исчезает, стоит мне отдаться на волю этих рук.
Вот это да.
Проснувшись, я увидела солнечные лучи, полосующие кровать с точностью скальпеля. Каждый мускул в моем теле болел, словно я начала тренировки по триатлону. Прошлую ночь вполне можно было счесть физкультурой, и, если честно, ни одним видом спорта я еще не занималась столь вдохновенно.
Я провела рукой по теплой половине кровати, на которой спал Кристиан. Из ванной доносился шум воды, но скоро он утих. Дверь отворилась, и в проем просунулась голова Кристиана. Насколько я могла рассмотреть, одет он был в одно лишь полотенце.
– Привет! – сказал он. – Надеюсь, я тебя не возбудил.
– Э… м-м… Ну, в общем-то, возбудил, должна признать… – Кристиан нахмурился, и я поняла, что ослышалась. – Дай-ка угадаю. Ты хотел сказать «не разбудил»?
– Естественно!
Я перевернулась на спину и расхохоталась, и он сел рядом, позволив полотенцу опуститься возмутительно низко.
– Но раз уж возникло такое недоразумение, – сказал он, – я, пожалуй, попробую тебя возбудить…
Я не успела почистить зубы, в волосах, казалось, соорудили гнездо крысы, не говоря уже об оглашении вердикта, на котором я должна была присутствовать, – и тем не менее я обвила шею Кристиана руками и ответила на его поцелуй. Примерно в этот момент зазвонил телефон.
– Черт возьми! – пробормотал Кристиан, перекатываясь на тот конец кровати, где высилась аккуратной стопкой его одежда, увенчанная мобильным и пейджером. – Это не мой, – сказал он, но я уже мчалась в гостиную, обернувшись его полотенцем.
– Мисс Блум? – Женский голос. – Это Джун Нилон.
– Джун! – мгновенно протрезвела я. – У вас все в порядке?
– Да. – И мигом поправилась: – Нет. О боже… Клянусь, я не могу ответить на этот вопрос. – Последовала пауза. – Я так больше не могу, – прошептала она.
– Я даже не представляю, как тяжело вам ждать, – сказала я. И это было чистой правдой. – Но уже к обеду мы узнаем окончательное решение суда.
– Я не могу его принять, – сказала Джун. – Отдайте кому-нибудь другому.
И она повесила трубку, оставив меня с сердцем Шэя.
Майкл
К утренней мессе в понедельник пришли лишь семь человек, одним из них был я. Службу вел не я, у меня был выходной, а отец Уолтер; ассистировал ему дьякон по имени Пол О'Херли. Я вместе со всеми прочел «Отче наш» и приветствие мира и сразу понял, что этого очень недоставало Шэю – возможности собраться с другими для прославления Господа. Его можно найти, путешествуя в одиночку, но это путь одиноких. Приход же в церковь символизировал признание, принятие в семью, где все знали твои недостатки, но, несмотря ни на что, согласны были принять тебя, заблудшего.
Месса давно уже закончилась, отец Уолтер распрощался с прихожанами, а я по-прежнему сидел на скамье. Затем встал и остановился у молитвенных свечей, наблюдая, как танцуют язычки пламени.
– Я не ожидал увидеть тебя. Сегодня же огласят вердикт, – сказал отец Уолтер, подойдя ко мне.
– Да. Возможно, поэтому я и должен был сюда прийти.
Отец Уолтер, помолчав, продолжил:
– Знаешь, Майки, ты ведь никого не обманешь.
Я почувствовал, как волосы поднялись на затылке.
– Да?
– Не стоит стыдиться кризиса веры, – сказал отец Уолтер. – Все мы люди, это неизбежно.
Я кивнул, не решившись ответить. Я не переживал кризис веры; просто я не считал, что вера отца Уолтера безусловно истинная, а вера Шэя – ложная.
Отец Уолтер зажег свечу и еле слышно произнес молитву.
– Знаешь, как я это себе представляю? Плохие вещи будут происходить всегда. Но чудо состоит в том, что свет всегда побеждает тьму. Каждый раз. Ты можешь поставить свечку в темноте, но не можешь воткнуть темноту в свет. – Мы оба смотрели, как пламя тянется вверх, за кислородом, и удовлетворенно оседает.
Я это вижу так: ты можешь сидеть в темноте, а можешь зажечь свечу. И для меня этой свечой является Христос.
Я повернулся к нему.
– Но есть ведь не только свечки, вы согласны? Есть еще фонарики, лампочки, костры…
– Христос говорит, что и другие люди могут творить чудеса от Его имени, – согласился отец Уолтер. – Я никогда не говорил, что источник света один. Их миллионы. Но спичку зажигает все-таки Иисус. – Он улыбнулся. – Я не мог понять, почему тебя так удивил приход Бога, Майки. Он же всегда здесь, всегда рядом.
Отец Уолтер пошел по проходу, и я последовал за ним.
– У тебя найдется время пообедать со мной в ближайшую пару недель? – спросил он.
– Вряд ли, – слабо улыбнулся я. – Похороны. – Это была известная среди священников шутка: нельзя ничего планировать, когда твой график зависит от жизней и смертей прихожан.
Вот только на этот раз я не шутил. Всего лишь через несколько дней я буду служить похоронную мессу по Шэю.