— Ваше Высочество! — С порога гаркнул толстяк, и поспешил ко мне.
— А ну стой где стоишь, Дон Педро! — Предупредил его я.
Толстяк затормозил буквально в метре от меня, раскинул руки широко-широко.
— Выше Высочество, как вы себя чувствуете?
— Холодно. — Буркнул я.
Накатали внезапная слабость. Поднялась с ног, правую ногу свело, потом левую тоже, я резко наклонился, вытянулся на носках… И упал, прямо на руки того узбека, что бежал за толстяком.
В дверях показался второй узбек, который меня «Высочеством» первый назвал. В руках он волок серый кувшин с широким горлом.
Темнота.
И новая морда у меня перед лицом, рябая. Над ней шапка-пидорка, под ней кофта с горлом. И еще что-то у меня в нагрудном кармане шарит.
Они что, совсем с ума спятили?
Вытянул левую руку сначала, от которой Рябой увернулся, но вот правую в печень он как-то не ожидал.
— Уп…ц. — Сказал рябой, выронил обратно мой кошелек и начал заваливаться на меня. Не, ну совсем как груша, разве что та не бледнеет при удачном попадании и на тебя не валится. Хотя на Костика однажды завалилась, он как раз нам какой-то удар показывал…
Я выдернул кошелек из его скрюченных пальцев.
— Э, да ты чё, граждане, он человека… — Я посмотрел в сторону. В проходе метро стоял парень лет тридцати, суховатый такой и худющий, чернявый. — Э да ты чё его ударил мы помочь хотели…
— А ну, подставляй хохотальник… — Выдернув тонфу, я пошел по направлению к чернявому, выбирая место для приложения силы.
Чернявый что-то буркнул и стал отходить назад, голову наклонив. Все дальше и дальше. В вагоне еще трое сидят, но они-то не помощники, бабка вообще прыжком к дверям и бормочет что-то себе под нос.
Ну так, а что это я на тонфу-то ручку не прикрутил?
Шаг назад, повернуться…
О, очухался.
— Твою мать! — Я уклонился вправо, пропустил летящее тело и в пролете ткнул еще раз дубинкой, резко, как ножом, под ребра. Еще раз попал, конечно. Дальше, в плечо, отдалось упругое сопротивление. Машинально, на благоприобретенных на тренировках инстинктах, подхватил обмякшего врага за воротник и перекинул через себя, в сторону оживившегося чернявого.
Оба гопничка полетели друг на друга, а потом поезд стал тормозить и вылетел на станцию метро.
Прокашлялись громкоговорители.
— Осторожно, двери…
— Привет, уродцы! — Сказал я, хватая свою сумку и прыгая за дверь.
Двери закрылись, с той стороны к стеклу прилипла харя чернявого, он ножом постарался расширить дверь, но поезд уже тронулся.
Я запихнул дубинку обратно в сумку, и привалился к колонне.
— Твою мать. — Повторил за рябым. — Твою мать, спасибо тебе, Петр Сергеевич… Научил! И тебе, Валерий Алексеевич, тоже спасибо, не бросил…
Забросил сумку на плечо, улыбнулся менту, который уже с подозрением пытался вычислить степень моей подогретости и кредитоспособности, и потрусил к противоположному направлению поездов. Станция как раз в другом конце города, еще и обратно ехать надо будет.
Сны мать твою… Сколько же я продрых, чтоб вот так поехать?
Глава 3
Знаешь, нас наконец настигли
Люди, которые играют в игры
Играла музыка. На плите грелся поздний ужин, а я все никак не мог налить себе чаю. Хотя есть хотелось.
Ночь я проспал, как убитый. А вот утром наступила разрядка. Что б со мной было, если б не заснул в метро. Кошелек бы точно вытащили, а потом еще бы и менты на конечной остальное достали. Остался б гол как сокол да еще и в КПЗ после тренировки. Замечательно кончился день.
— Гомосеки. — Сказал я громко в пространство.
Сегодня дома целый день. Никуда так и не пошел, даже изменил своему правилу дома не пить. Вынул из холодильника сразу две бутылки «Гиннеса» настоящего, три в уме, и понеслась душа в рай. Ну много ли надо студенту?
К вечеру стало уже совсем хорошо. В смысле нажрался.
Достал очередную бутылку.
Мысли как-то по кругу катались.
Не, не, ну не бывает же так, а? Так не бывает. Так только в книжках бывает. В дурных фантастических книжках, коих у меня целая полка. Да еще и, дурак, их у Мишки беру, на прочтение. Скоро уже совсем голову себе размажу по полкам. Звездолеты будут сниться. Бластеры. Лазеры. Ракеты. Виктория Харрингтон уже снилась раз, с котом.
С этими мыслями я отхлебнул еще пива, сморщился. Меня сразу замутило, все ж больше я выжрал, чем хотелось бы, и меньше, чем моглось.
Снова пробуждение.
Парусник тот же. На этот раз день уже на улице.