Миль привела его в небольшую клетушку совсем рядом с прихожей. Сквозь затянутое зелёными плетьми маленькое окошко под низким, по здешним меркам, потолком, даже свет молний не пробивался, и сразу стало заметно знакомое голубоватое свечение на руках и ногах. Взгляд на Бена подтвердил, что тот тоже опять обзавёлся признаками святости, вплоть до сияющего нимба над белобрысой головой.
«Нет худа без добра, зато хоть какое-то освещение, батарейки можно сэкономить…» — Миль прошлась вдоль стен, осматриваясь при свете своего сияния. Остатки растрескавшихся скамеек вдоль стен, небольшой очаг в углу… Пол завален обломками неясного происхождения…
«Ну как — устроит?»
«Палатка как раз поместится, — одобрил Бен. — Если немножко прибраться».
Пока прибирались, обнаружили в углу некую каменную плиту. Не иначе, столешница.
«Очень удачно, — плиту Бен привалил к дверному проёму, и она подошла почти вплотную. — Вот теперь мне здесь стало практически нравиться».
Расчистив середину комнаты, он подпёр импровизированную дверь тяжёлыми обломками, и зверь Мурашка на его загривке вроде задремал… В очаг на пробу сунули и подожгли несколько запасённых сучьев, коих предостаточно валялось у входа, и дымоход оказался не забит — заплясало, растолкав сонные тени, весёлое пламя, разбежались по стенам суматошные отсветы, повеяло теплом… Над огнём, на коротких шампурах, пристроили мясо, и скоро аппетитный запах жареной дичи напомнил древним камням, что когда-то они были жильём… Согретые временной людской суетой старые стены всё ещё стояли прочно, буйство грозы за ними не пугало — так, очередная сказка на ночь. Страшная, да — но сказка… Вот только до ночи было ещё далеко.
Да и сияние на руках и прочих участках тела не дало бы уснуть — каждый разряд за окном отзывался усилением пощипывания и потрескивания на коже и в волосах. Миль терпела, ёжилась, морщилась и с неудовольствием разглядывала свои светящиеся растопыренные пальцы. Пока Бен, обняв её сзади, не сказал, показывая и свои руки:
— Не так, девочка. Не воюй с тем, что является частью тебя. Прими. Пусть скапливаются — а ты их внутрь, как солнце… Смотри…
Его свечение было не слабее, но, померцав, впитывалось, будто таяло на коже.
— Спокойнее. У тебя внутри найдётся для этой энергии и место, и дело. А если понадобится, мы её назад — …ап! — и на широкой ладони его, в ловушке из полусогнутых пальцев, вырос синеватый шарик, и замерцал, «дыша».
«Ай! Колется же!» — соединив кисти, она встряхнула ими, голубое свечение сорвалось с пальцев, сплелось в шарик размером с вишню и повисло перед ней. Разумеется, Миль тут же попыталась поймать его — шарик отодвинулся от протянутой руки. Но из ладошек двух рук легко получилась такая же клетка, как у Бена — шарик плавал в серёдке, не касаясь пальцев, и колебался в поисках выхода. Срывавшиеся с пальцев новые искры поглощались им, и он светился всё интенсивнее…
«Держи-ка!» — вспомнив, как развлекались файерами старшекурсники в Лицее, Миль развернула «ловушку» от себя, вытолкнув шарик, и он отправился к Бену. Тот не растерялся, быстро подставил ладони и принял… но собранный и с его рук поверхностный потенциал заметно повысил мощность шарика, засиявшего совсем уж ослепительно, и в руках удержать его стало нелегко — он давил изнутри, и пальцы раздвигались фактически сами…
— Отпустить или схавать? — спросил Бен задумчиво.
«А как хочешь…» — Миль не очень нравилось носить на себе щекочущий и покалывавший кожу заряд — она продолжала время от времени встряхивать ладонями и наблюдать за бессистемно плавающими по всему помещению голубыми светлячками, звёздочками и бусинами… Вели они себя нелогично: иногда, натыкаясь на стены, вспыхивали и с треском лопались, а иногда — сворачивали и уплывали прочь, и при встречах с собратьями картина была примерно та же. Постепенно мелких зарядов не осталось — часть сгинула в столкновениях, а оставшиеся слились, и теперь в пахнущем озоном воздухе болталось не больше пяти-шести крупных, с апельсин, ярких голубых шаров, от которых стало светло, как в ясный полдень. Пока один из них не залетел в очаг…
…Очаг не разнесло, нет — только вынесло из него и разбросало по округе всё его содержимое, ослепив вспышкой присутствующих и засыпав золой, пеплом и углями. И вызвав цепную реакцию и целую серию взрывов по всей комнате…
Когда оба проморгались, прочихались, огляделись и пришли в себя, то обнаружили, что плевались, в общем-то, напрасно: ни на неё, ни на него не попало ни кусочка. Их «достали» только свет и звук. Всё прочее до сих пор опадало к ногам в виде мусора да пыли, скатываясь с поверхности окутавшего обоих с ног до головы голубого потенциала… Который, как только оба осознали себя в безопасности, немедленно всосался внутрь, как не был. А перепачкались-то они уже сами, чуть позже — как раз в машинальной попытке оттереться…
«Это что, получается — мы испугались и сразу сообразили, что надо делать со всем этим добром?!» — Миль не была бы собой, если бы первым делом не попыталась проверить границы своей власти над сиянием, и теперь вызывала его на ладонь и снова загоняла обратно…
— Получается, но не льсти себе — скорее всего, сообразительность тут ни при чём. Чистые инстинкты. Причём, не мои. Ты просто выставила вперёд руки и пожелала, чтобы всё это — тебя и меня миновало. Оно и миновало.
«О-ох…» — и она осела на пол. Прямо в кучу мусора. Что, впрочем, не сделало её намного грязнее.
— А я говорил — не воюй с этим, оно — часть тебя…
«А зато мы такое узнали!..»
Гроза опять разродилась молнией — и по угвазданным особам господ Рэгхазов тут же пробежали голубые искры.
«Не-не-не… кыш, кыш! Нафиг мне эти… спецэффекты…» — искры послушно пропали с глаз, найдя себе приют в казавшихся бездонными недрах маленькой вселенной её тела.
— Эх, плакал наш ужин… — с сожалением отковыривая от стены угольно-чёрный кусочек бывшего мяса, посокрушался Бен… — Хорошо ещё — палатку развернуть не успели…
81. Рой
…«Не суйся в нашу дырочку,
Не суйся в нашу щёлочку,
И в странное отверстьице
Для маленьких жучков!»…
Ну, сокрушался он зря — есть ни один из двоих всё одно бы не смог. Не сегодня. А вот пить хотелось вдвойне. И, хотя гроза ещё бушевала, и молнии били едва ли реже — Бен пошёл за водой.
— Заодно умоюсь хоть… — проворчал он.
«Я с тобой…» — пискнула было Миль, но на неё прикрикнули: сидеть и ждать! — и она осталась.
Захватив фляги, Бен выбрался в коридор, не забыв привалить вход плитой.
«Натуральный Каменный век», — проворчала Миль.
Бен только улыбнулся, пробираясь в полумраке. Какая уж там темнота, когда вовсю сияешь — недовольная темнота только успевает расползаться по углам…
Выходить под косо хлещущий дождь и напористый ветер не хотелось, да и заросли вокруг колодца будто задались целью если не сбежать из-под грозы, так хоть поразмяться, и не жалели для этого ни своих, ни чужих ветвей — только успевай отскакивать. Но набрать воды было необходимо…
Одна за другой фляги, булькнув, потяжелели, можно было возвращаться. Наскоро повозив ладонью по всему, до чего дотянулся — лицо-шея-грудь-руки-ноги, Бен счёл себя умытым, обвешался сосудами, и торопливо отправился обратно. После вспышек молний под крышей показалось темнее обычного. Или не показалось? Он похлопал глазами, надеясь убедиться, что это ему мерещится — всё-таки периодически, в такт молниям, возобновлявшееся свечение иногда мешало всматриваться — но тьма определённо была местами пожиже, а местами — поплотнее, и она перемещалась! И в менто какая-то невнятица… Вроде бы и нет никого живого рядом, а временами вроде и есть…
Однако, когда между ударами молнии случился длительный промежуток, в сгустившейся полутьме Бен явственно различил множественное шевеление, хлопанье быстрых крыльев в сопровождении едва слышного посвиста, а через пару секунд на него с разных сторон посыпались удары — несильные, но с попытками щипков и укусов. Попытками потому, что первые же нападения он отбил, просто на автомате, стремительно вспоров руками тёмный воздух в годами отработанных блоках, ещё нескольким торопыгам душевно отвесил балетно-увесистых пинков, бесповоротно порушив все их дальнейшие планы, а для отражения последующих, спохватившись, уже не утруждал мускулов — хватило ментодиктата. Просто стоял, успокаивая дыхание, и рассматривал тяжёлые тушки, с тупым упорством бившиеся о невидимую преграду — каковое упорство говорило не в пользу их ума, но свидетельствовало о силе инстинктов.