А его самого, видимо, блокируют. И вряд ли это всего один человек. Судя по битве у ручья, не каждый у них годится в соперники хоть Бену лично, хоть его жене. Не говоря уже о сразу обоих… Опасаются. И не зря. И у неё, небось, опека не слабее…
При этой мысли его потянуло к Миль с такой силой, что он и сам не заметил, как оказался на ногах, и очень удивился, обнаружив себя упёршимся лбом в одну из каменных стен и долбящим в неё кулаками. Посмотрел на отбитые кулаки. На разливавшееся вокруг них голубоватое свечение. Потёр ноющую грудь. И побрёл, прихрамывая, обратно на лежанку… но, ощутив за спиной чужое присутствие, споро развернулся и принял боевую стойку.
— Не советовал бы пока совершать столь резкие движения, — сказал ему один из стоявших в освещённом дверном проёме, неведомо как появившемся в монолитной, казалось бы, стене. — И нападать бы не советовал, — поспешил добавить он и выразительно покачал направленным на Бена парализатором — видимо, видок у Бена был под стать настроению…
…Бен не сдержал-таки ярости, подкреплённой тоской и надеждой пробиться к жене. Трое или четверо отшатнулись и сползли на пол, остальные устояли, но попятились. И организованно ответили ментоатакой. Которую он, хрипло смеясь, легко отразил, отбросив на них их же удар. А в добавок, подняв свои сияющие кулаки, ткнул ими в направлении противников — два разряда поразили цели, но это было последнее, что ему позволили сделать: леденящий укол парализата наконец-то достал его, и Бена скрутило, скрючило в узел, и только затем лишило сознания.
…— Поэтому ты его и не слышишь. Можешь, кстати, ненадолго навестить его сон — экран на время снимут. Для тебя ведь это, как я понял, не проблема?
Миль не ответила — запах хлеба уже пробился к ней, и она метнулась навстречу, прильнула к спящему сознанию мужа, слилась с ним… Сон на двоих — это когда оба спят, а так она смогла только согреть, успокоить его оцепеневшую сущность, дать понять: жива, в порядке, рядом…
— Ну и достаточно, полагаю. А отчего такое расстроенное личико? Между прочим, могла бы и спасибо сказать.
«За то, что чуть не убили меня и ранили Бена?» — Миль прикусила язычок, но было поздно — собеседник ухватился за обмолвку:
— Так его зовут Бен? А тебя?
Она молчала.
— Ах, ну да… — он встал, выпрямился и торжественно объявил: — Я, как хозяин дома, приветствую гостью и прошу позволения представиться: Гийт арн Хорон, Горный Вождь, — он слегка поклонился. — Теперь тебе ничто не мешает назвать своё имя? Или… есть основания его скрывать?
Как, однако, крепки с молоком впитанные требования этикета — Миль чуть не поддалась позыву ответить на вежливость…
— Ага, стало быть, основания имеются, но ты мне их не изложишь… — правильно понял её колебания хозяин. Подумал. И пообещал: — Ну, хорошо: если кто-то и потребует вашей выдачи, то могу официально заверить, что не стану спешить с выполнением их требований. Итак — как мне к тебе обращаться?
А поскольку она всё не решалась, резонно добавил:
— Вообще-то, если я знаю одно имя, то рано или поздно узнаю и второе, не так ли? Но расспросы привлекут лишнее внимание.
Вот и возрази ему…
«Можешь звать меня Миль».
Он опять чуть склонил голову и улыбнулся:
— Очень приятно, госпожа. И, как видишь, это совсем не больно… — и перевёл разговор: — Пожалуй, было ошибкой разделить вас полностью…
«Да уж… этим разделением ты меня чуть не угробил… Если б вы нас не экранировали…»
— То сгоряча вы бы порешили всё наше племя и парочку соседних! — подхватил он. — Я уже убедился, что и вместе, и поодиночке вы способны очень на многое. Особенно, если каждый из вас уверен, что другой жив.
«Сам-то в это веришь? — укорила она. — Ошибкой была вся эта ваша затея. Заметь — мы никого не трогали, шли себе… А тут вы… Ну и… А если кто и пострадал, то случайно! — вспомнив горящий берег, поспешила добавить она. — Что вам взбрело в головы нападать на нас?!»
— А вы бы согласились у нас погостить добровольно?
«Так это было приглашение?! Странный способ звать в гости».
— Способ отклонять приглашение тоже… ничего. Где ж такому учат?
«Жизнь и не такому научит, — буркнула она. — Так всё-таки — зачем?»
— Ну… считай, что мне захотелось познакомиться с тобой покороче.
«А ничего, что я некоторым образом замужем?»
— Ничего, — уверил он. — Я не ревнив. А если серьёзно, то я должен, конечно же, извиниться за неуклюжие действия моих подданных. Узнав, что Вождь в кои веки наконец-то обратил внимание на некую молодую особу, эти обалдуи решили порадовать меня, ну и перестарались. Тем более, что и соседнее племя на вас жаловалось. Будь я дома… Но меня не было, и всё вышло так, как вышло, — с досадой закончил он. — Ну, зато они получили хороший урок. Ты простишь меня за них?
Миль, слегка обалдев от такого оборота, растерянно пожала плечами. Вообще-то она ведь тоже здорово потрепала горцев…
— Будем считать, что простила? — улыбнулся он вполне обаятельно. — К тому же, у одиннадцати взрослых здоровых мужчин в результате боя не только прибавилось шрамов, но и пропало их личное оружие. Большего позора трудно придумать. По Закону они теперь — когда поправят здоровье — должны будут покинуть племя и не смеют возвратиться, пока вновь не заслужат право на оружие, как сопливые пацаны… А куда, кстати, ты дела-то одиннадцать ножей?!
«Да куда я могла их деть? Не в карманы же сложила… Которых у меня всё равно не имелось — были на мне шорты с майкой, так твои люди, помнится, избавили меня даже от них… Как ещё косу не оторвали, уроды… Так что пусть хорошенько поищут там же, на месте…»
— Ты их милуешь? — удивился он.
Она слабо махнула рукой:
«А что — и милую. Эти одиннадцать хотя бы не принимали участия в побоище. И никакого вреда не нанесли ни мне, ни моему мужу…»
— А зачем же ты вообще так развоевалась-то? — полюбопытствовал Вождь. — Неужели надеялась победить?
«Честно?»
— Да хотелось бы, — усмехнулся он.
Она помолчала, посопела, но ответила:
«Если честно — надеялась, что пристрелят… — и сварливо потребовала: — Могу я уже получить свою одёжку назад?!»
Он покачал головой:
— Э… боюсь, от неё мало что осталось… разве что бельё…
«Что, неужто на сувениры растащили?! — съязвила она. — Ладно. Пусть оставят себе…»
— Если тебя устроит одежда Горного Племени, можно будет подыскать что-нибудь в качестве компенсации.
«А меня это ни к чему не обяжет?»
Он опять удивился:
— С какой стати?
«Ну, кто знает, что у вас за… обычаи», — осторожно ответила она. Чуть не ляпнула: «что у вас за тараканы» — вряд ли он бы её понял.
— Ваши обычаи запрещают носить одежду чужого племени?
Он смотрел на неё выжидающе, и, чувствуя всё большую усталость, она сдалась:
«Ладно. Уговорил», — и опустила тяжелеющие веки.
— Да, всё хотел спросить — а что у тебя за странная реакция на парализат? Доза-то была — детская, можно сказать…
«А… аллергия у меня… на всё подряд…»
— Че-его-о?! — поразился он. — Что у тебя? Лет триста не слышал этого словечка… На что конкретно?
Но она уже засыпала, и не ответила.
Ей снилось, что она нежится на пляже возле дома… Солнце текло рекой, обрушивалось водопадом… И всё было хорошо, пока небо не заслонила огромная сизая туча, и на пляже сразу стало сумрачно и зябко, потянул колючий хиус…
— Да, я, пожалуй, ошибся… — задумчиво произнёс низкий, в хрипотцу, голос.
Миль открыла глаза, потянулась… И немедленно укрылась одеялом по самый нос — рядом, покачиваясь с носка на пятку, высился зеркальнокожий зеленоволосый… А-а, так это же наш гостеприимный хозяин…
— Да я это, я… — проворчал он. Из-за низкого тембра фраза походила на рычание. — Ошибся, говорю. Поторопился с утверждением, что ты ведёшь себя одинаково во всех состояниях. Вчера ты, бодрствуя, постеснялась принять предложенное, а сегодня, едва заснула, отняла это силой.
«Я — что…?!»
— Да не смущайся. Ничего страшного не случилось. Подумаешь, подпиталась немножко. Я сам за процессом присматривал. Как самочувствие?