А потом ему показали, как переживала лихорадку Миль… что — Бен был прав — ему совсем не понравилось. Невольно заметавшись, он попытался выйти из триединства, чтобы избежать этих ломок… но не тут-то было — держали его крепко, да ещё с любовью. И он сдался и досмотрел до конца. Поддерживаемый и направляемый со всех сторон, он впитал опыт сразу двоих, пророс знанием и обрёл навык противостояния хаотичным атакам, перестраивающим его восприятие и вызывающим такой ответ организма, который позволил бы ему приспособиться — и выжить, научиться этим хаосом пользоваться, найти в нём систему, увидеть… путь. Отныне он знал, как выстроить в себе защиту и подавить зарождающийся приступ.
Наконец, всё пришло в состояние покоя, и его так же мя-агонько… отпустили. Оказавшись без их сдвоенной поддержки, он, словно вода без сосуда, рухнул, расплескался, затем свернулся в точку и провалился в глубочайший и непробудный сон…
Бен устроил поудобнее экстренно отбывшего в сонное царство Джея, присел на край постели и — только на минутку! — позволил себе прикрыть глаза… Из объятий сладкой дремоты его вернуло тихое огорчённое восклицание: Миль, подошедшая с лёгким покрывалом в руках, чтобы укрыть спящих мужчин, с жалостью смотрела на пятнистые ноги Джея.
— Он вообще-то надеялся, что ты этого не увидишь, — пробормотал Бен, вновь смеживая тяжёлые веки. — Не расстраивайся, сейчас ему ведь уже не больно… — и уснул, не договорив.
Миль покачала головой, глядя на них обоих. Прежде, чем накрыть Джея, протянула к нему руку, и совсем немножко энергии стекло с её пальцев, тут же впитавшись в светящийся кокон его ауры, а оттуда — в контуры рубцов… которые стали светлеть, сливаясь по цвету в естественным тоном незагорелой кожи. А затем рука Бена, слепо пошарив, дотянулась до ноги «брата» и легонько поскребла активно восстанавливающийся и, видимо, очень уж зудящий участок…
Миль тихо похихикала и устало притулилась рядом со спящими вповалку «братьями», так и этак крутя в уме полученную от Джея идею: лихорадка — это перестройка, точнее — настройка, в её волнах есть система, в системе возможен некий вектор… «Ещё одно изменение, — невесело усмехнулась она, засыпая. — Настройка… на что?»
24. Пробуждение спящего красавца
Джей спал долго. Миль и Бен давно выспались. Их день начался и закончился прекрасной ночью, и начался другой день, который уже пламенел закатом в половину небес, когда жуткий голод скрутил желудки им обоим. Причём — они всего полчаса тому как весело поужинали и проголодаться ну никак не могли. Переглянувшись, оба понимающе улыбнулись.
«У нас что-нибудь осталось?» — спросила Миль.
«Обижаешь. Даже если б я не ждал его пробуждения, от голода никто бы в этом доме не умер».
Миль встала с тёплого песка, отряхнулась, и, как была, голышом, побежала в дом, спеша успеть одеться до того, как Джей явится на кухню в поисках съестного. В отсутствие посторонних она частенько разгуливала по усадьбе в одном только загаре… что муж обычно никоим образом не осуждал. Легкомысленный короткий халатик, дежуривший в прихожей, на полноценный наряд не тянул, но это была хоть какая-то альтернатива… загару.
Сначала дом вдруг наполнился горчащей свежестью, органично влившейся в аромат вечернего цветущего луга, оттенённого ноткой горячего хлеба… и только следом в кухню полусонно пришлёпало босяком взъерошенное двухметровое дитя, безошибочно определившее по запаху горячей еды, что его тут ждут. Дитя протёрло заспанные синие очи, радостно улыбаясь, широко развело руки в стороны и — супруги дружно поморщились — проорало на менто:
«Ребя-а-та-а… как же я рад вас видеть! А ещё больше — слышать!» — бросившись вперёд, Джей крепко обхватил и стиснул сразу обоих, чмокнул в щёку не успевшего увернуться Бена и страстно впился Миль в шею совсем не братским поцелуем, за что и огрёб увесистый законный подзатыльник от её возмущённого мужа.
— А что это ты сегодня такой отчаянный? — удивился тот. — С голодухи, что ли?
«А откуда вы знаете, что я есть хочу?» — Джей шумно потянул носом и громко сглотнул.
— Оттуда. Ты ещё дрых, а уже вовсю это транслировал. Да так отчётливо. Мы с Миль там, на пляже, едва разобрались, кто же это у нас такой голодный. Н-ну, проспав два дня, можно проголодаться…
«Только два дня?! Хм… Но я и в самом деле готов сожрать… кого-нибудь из присутствующих!» — и хищно поглядел на хозяйку дома.
— Подозреваю, что это буду не я, — пробурчал Бен.
«А я вообще ядовитая и вдобавок — костлявая, — спокойно заявила Джею Миль, вручая ложку. — На-ка вот лучше, займись делом…»
И поставила перед ним наполненную «с горкой» глубокую тарелку, которая тут же начала стремительно пустеть.
«Эй, кидай пореже! Никто ж не отнимет. И жевать не забывай!»
— И поубавь громкость. А то ты почему-то орёшь, как терпящий бедствие… И, что интересно, Миль — всё на менто, ты заметила? Добровольно и с песней.
«Ещё бы я не заметила. Я уже чуть не оглохла. Это же надо, как благотворно на некоторых сказывается лунная лихорадка…»
Джей влюблённо глазел на них, безостановочно набивая рот и при этом умудрялся улыбаться от уха до уха. Зрелище было то ещё, и супруги, не выдержав, расхохотались.
«Знали бы вы, как же я по вам соскучился!» — Джей уже доедал угощение и тревожно шарил взглядом по столу в поисках ещё чего-нибудь съедобного.
«Это когда же ты успел соскучиться? Ты же спал?» — спросила Миль, придвигая к нему следующую порцию. Благодарно кивнув, он ответил:
«Так вы вспомните, сколько времени я маялся до приступа — дольше вас обоих! И потом, когда уснул, мне всё снилось, что я ищу вас и не нахожу, много-много лет ищу, а вас нет нигде… Я был один на всём свете… — он даже жевать перестал. Ненадолго. — Так что — можете себе представить, как я по вам соскучился».
— Сон, значит, видел? — серьёзно-задумчиво уточнил Бен.
«Не просто сон, а жутко реальный сон… Я словно прожил эти годы. Какого чёрта вы меня не разбудили?!»
— Да это, видишь ли, не так просто сделать, — развёл руками Бен. — Этот сон необычайно крепок, прервать его, уж извини, невозможно, пока ты не проснёшься сам…
«Мы даже называем его спячкой», — виновато добавила Миль, обвив Бена за талию обеими руками.
— Но что характерно — ни у Миль, ни у меня сновидений не было.
«Не совсем так, милый — какие-то образы мелькали, но я ничего не запомнила… так, ерунда всякая …»
«А… ещё поесть… ничего не найдётся, а?» — немного смущённо, но с надеждой спросил Джей.
Миль усмехнулась и попыталась передать ему небольшую кастрюльку.
— А плохо не станет? — озаботился Бен, эту кастрюльку придерживая.
«Хорошо мне станет, хорошо, — заверил Джей, отнимая у него еду. — Лучше по-хорошему отдай, а то я сам!..»
— Вот-вот, давай-ка сам. Вся кухня в твоём распоряжении.
«Милый, он всё равно не сможет спать. И нам не даст. Вон как из него прёт».
Из Джея и в самом деле так и пёрло почти физически осязаемое менто радостного оживления, ликования, наслаждения простыми благами жизни.
«Прямо как ребёнок», — улыбнулась Миль.
— Скорее, как щенок, — уточнил Бен. — И за весь вечер — ни одного слова вслух.
«Извините, ребята, ничего не могу с собой поделать, — выскребая из кастрюльки «остатки сладки», винился Джей. — И спать точно не смогу, вы уж простите. И ещё мне очень хочется говорить на менто и слышать вас — это так здорово!!!»
Он и не пытался сдержать эйфорию — и от нового всплеска его радости Бена опять перекосило.
«Нет, я сейчас точно поубавлю ему восторга», — «закрывшись» от Джея, проворчал Бен.
«Попробуй, — усмехнулась Миль. — Мне это не представляется реальным».
«А вот сейчас увидишь. Нет ничего более хрупкого, нежели человеческая радость, — заверил её муж, подходя поближе. И задумался: — Но никогда не думал, что он может быть таким эмоциональным… или это результат лихорадки?»