Песни-песнями, а ведь еду-то на ВОЙНУ…
Глава II
'Социализм — это учет!' — так, кажется, говорил видный теоретик марксизма, а по совместительству вождь мирового пролетариата и мой теперешний современник — товарищ Ульянов-Ленин.
Так вот. Армия — это учет, помноженный на русский авось и приправленный русским же народным раздолбайством.
Особенно ярко все это осознается в тот момент, когда ты, взяв голову в руки и напрягая мозговые извилины до полного перегрева, распределяешь жалование по роте.
Картина маслом — сижу на бревнышке, а передо мной импровизированный стол из двух патронных ящиков поставленных друг на друга. На столе ведомость на десяти листах — весь списочный состав 10-й роты, числом в 235 голов, не считая двух офицеров — меня и ротного.
Означенный ротный — расфуфыренный польский индюк (хотя надо признать индюк — бойцовый), усвистал куда-то в тыл — 'по бабам', оставив младшего офицера (то есть — меня любимого) на хозяйстве.
И вообще, мой 'тройной Казимирский' считает, что занятия с личным составом, хозяйственная канитель и прочая проза военной службы — это ниже его достоинства. Даже ротную кассу мне отдал — ибо на то и есть младшие офицеры, чтоб начальство не обременяло себя рутиной.
Вот и сижу — мучаюсь. Занимаюсь, так сказать, распределением материальных благ.
По правде сказать, я этим не один занимаюсь. Рядом со мной примостился ротный фельдфебель — Кузьма Акимыч Лиходеев. Замечательный дядька годков под сорок. Крепкий, почти квадратный, с шикарными 'тараканьми' усами на добром улыбчивом лице. Солдаты его уважают и обожают — у него и по службе не забалуешь и по жизни не пропадешь.
Тут же, прямо на земле, расположились четверо взводных унтеров. А за моей спиной маячит ротный каптенармус — унтер-офицер Копейкин, которого на эту должность выбрали за одну только фамилию и по местному обыкновению зовут 'артельщиком'.
Спрашивается, зачем для раздачи денег созывать такой консилиум?
А это и есть, та самая вышеупомянутая проза военной службы. Жалование одного солдата — 2 рубля с копейками. А ведь еще есть ефрейторы, унтера. И у всех выплаты тоже — с копейками. Проблема в том, что полковой казначей выдает деньги на всю роту скопом и в основном ассигнациями. Вот и получается, что есть купюры по рублю, трешки, пятерки и десятки (а то и четвертной дадут). Мелочи же — кот наплакал, и ту приходится выцарапывать с боем.
Выходит, что деньги надо раздавать 'артельно', то есть на несколько солдат общая сумма. Сиди теперь и решай, а как самый образованный еще и высчитывай — кому сколько.
Бяда…
— Филимон, — это я Копейкину. — Сколько ты там мелкой деньги припас?
— Чятыре целковых да тридцать одну копеечку, вашбродь!!!
— Молодец! Тащи все сюда! Делить будем.
* * *
Полк уже некоторое время стоит в тылу и активно пополняется и снаряжается.
Чего-то ждем.
Чего ждем — никому не известно, но всем понятно.
А по значительной концентрации в округе других воинских частей, понятно особенно — скоро наступление. Опять же распутица прошла. Здесь — в северной Польше, на границе мазурских болот, это немаловажный фактор.
Так что попал я — удачно, есть время осмотреться и втянуться.
Мое прибытие к месту службы прошло без особой помпы.
Представился командиру батальона — высокому флегматичному блондину. Он пораспрашивал меня о моем военном и гражданском образовании. Поинтересовался, не сын ли я Александра Николаевича фон Аша. Спрашивал, где мы жили в Москве и тому подобную ерунду.
Тем временем появился мой непосредственный начальник — поручик Казимир Казимирский. Высокий, как все гренадерские офицеры, темноволосый, с ухоженными и напомаженными усиками на породистой шляхетской физиономии. Наперекор уставу он носил при полевой форме золотые галунные погоны, белые перчатки и шпоры на высоких кавалерийских сапогах. Форма, сшитая из дорогого сукна, сидела на нем безукоризненно.
В общем 'франт шел по бульвару из театра…'
В процессе дальнейшего общения, мне было сообщено, что я принимаю должность младшего офицера 10-й роты прославленного (георгиевские ленты, георгиевские трубы и какие-то непонятные 'мальтийские знамена') 8-го Московского гренадерского полка и, типа, должен соответствовать.
Я сделал вид что проникся.
После чего мы с Казимирским отбыли в роту.
Уже в полной темноте солдаты, под руководством каптера поставили мне палатку, в которую я и завалился спать, укутавшись в шинель.
Проспал до подъема, мертвецким сном без сновидений.