А я не могу думать о маме как о неживой... Приду на кладбище, посижу у могилы, многое вспомиится о маме, и словно живой она предстанет... И наступает успокоение: «Я о тебе не забыла, мама, не забыла! И не забуду, пока жива...»
Кладбище безлюдно. Кусты и пестрые холмики цветов прячут соседние могилы, от дороги их защищает густая полоса леса. Осень нынче теплая, мягкая. В нескольких шагах от меня пламенеет осина — она ярко выделяется на фоке сгрудившихся сосен: то вспыхивает лимонно-желтым цветом, то карминным. Ветерок еле ощутим, а дерево трепещет, каждый листочек дрожит, мечется, словно боится чего-то. Теперь я знаю, почему осина дрожит, рассмотрела — ее листок в верхней части сплющен с боков, как лодочка, и неустойчив поэтому, переваливается с боку на бок.
А березы уже трехцветны: ни одном дереве вперемежку оранжевые, зеленые листья и словно покрытые позолотой — такими их рисуют дети, не задумываясь над выбором красок...
— Геля!
Я не сразу поняла, что обращаются ко мне, подняла голову и увидела Соню,— она стояла по другую сторону маминой оградки.
— Геля...
— А, это ты? — Я отодвинулась на край скамейки.— Садись! Хорошо, что ты выбралась за город, погода солнечная, видишь, как здесь тихо, спокойно, душа отдыхает.
— Геля...
— Ну что ты заладила! — Я всмотрелась в подругу: она была в том же праздничном платье, что и вчера, пальто на ней почему-то чужое» пуговицы не сходятся. Она без сумки? Комкает в руке маленький кошелек для мелочи. Что-то случилось!
— Соня, да говори же, что с тобой?
— Фил погиб... Выбросился из окна... Вчера..*