Кудахтали береговые зенитки, пытаясь оказать сопротивление крепостям. Выла, что есть мочи, сирена, извещая город о воздушной атаке. Людское море в форме Вермахта и СС растекалось во все стороны от моста, пытаясь укрыться. Гул и вой стоял неимоверный.
Тяжелые бомбы ложились на левом берегу, где находились батальоны «гитлерюгенд». Дрожала земля от взрывов. Берег густо покрывался изувеченными, растерзанными телами, окрашивался кровью. Кто был жив, отбегал к спасительным кустарникам и невысоким скалам, кто был ранен, отползал и зарывался в снег.
Миша оглянулся, увидев Франца, с радостью крикнул: — Франц, сюда! — протянул руку и, вырвав из толпы, скатился с ним к реке в укрытие под береговые камни.
В это время в середине моста взметнулись огненные смерчи. Взрывные волны мгновенно объяли и разметали ревущую толпу. Пролеты вздыбились, раскололись и со страшным грохотом стали падать в Маас, кроша лед и затягивая в огромные, смертельные воронки сотни несчастных врагов…
Подполковник Шлинке, развалившись в кресле, самодовольно ухмылялся, глядя, как Франц и Михаил аппетитно ели свиную рульку с тушеной капустой. Сочная, мясистая рулька легко поддавалась молодым зубам. Утомленные разведчики, выжившие после бомбежки под Динаном, наслаждались едой, запивая добротным баварским пивом.
Миша стер с подбородка жир, весело промолвил: — Вкусно, но что-то не хватает, господин подполковник.
— Понимаю, — расплылся в улыбке Шлинке, — сейчас сообразим. Разведчик оглянулся, разыскивая официантку.
Эльза в это время находилась возле Криволапова. Танкиста посадили обедать в зал, чтобы не мешал вести конфиденциальную беседу.
Иван с перебинтованной головой, уплетая котлету, крутился, поглядывал по сторонам, оценивая реакцию персонала на касательное ранение.
— Спасибо, спасибо, — благодарил Эльзу, когда та принесла второй бокал пива.
— На здоровье, господин старший фельдфебель, — ответила искренне девушка. — Я рядом, если надо, зовите, посетителей мало.
— Что так?
— Говорят, русские перешли в наступление под Варшавой. Вот отпускников и отозвали.
— Что? — Иван бросил недоуменный взгляд на Эльзу, перестал жевать. Поняв фразу официантки, сглотнул и удивленно воскликнул: — Так это же под Варшавой, Эльза! А мы в Берлине. Ты что боишься? Живем, рыженькая! — Отхлебнув пива, Иван уже спокойно, нравоучительно добавил: — Главное — мы живы, дуреха! Держись нас и все будет хорошо.
— Я так и делаю. Извините, господин фельдфебель, мне нужно идти. — Официантка заметила, что ее вызывает подполковник Шлинке.
Эльза расправила белоснежный передник, короткую юбочку «дирндль», подкрасила яркой помадой губы, и устремилась к офицерам.
Вход в кабинку перекрывал громадный Степан. Богатырь окинул суровым взглядом хрупкую, прелестную официантку, шагнул вправо, молча открыл дверь.
Эльза, словно мышка, проскочила под рукой великана, сияющая предстала перед Шлинке. — Я здесь, господин подполковник. Что подать? — Взгляд подобострастный. Юное, гибкое тело наклонено. В руках карандаш и блокнот.
— Графин водки, не шнапс, а водки. Да холодной! И студень, студень подай! Горчички не забудь. Поняла? Да грибочков солененьких не мешало. Грузди — есть? — Взор Шлинке скользнул ниже и остановился на глубоком вырезе блузки. Глаза заблестели.
— Слушаюсь, господин подполковник. — Эльза подалась вперед, поняв взгляд офицера. — Груздей нет. Есть только грибной гуляш.
— Хорошо, давай грибной гуляш. Беги, детка, выполняй…
Время было обеденное, но посетителей в ресторане Папа Крало было немного. Служащие Рейха не заполняли излюбленное место фронтовиков, побаивались инцидентов.
Водку принеси быстро. Графин действительно был холодный, запотевший.
— Молодец, старается Эльза! — подумал Шлинке. — Надо позвать в номер. — Разлив по рюмкам, он произнес:
— За ваше здоровье, господа! Рад, что вы добрались целыми и невредимыми. Я переживал. Ну, будем!
Горячительный напиток залпом пошел по назначению. Шлинке не соблюдал осторожности. Он понимал, что, находясь с Францем в закрытой кабинке, бояться некого и нечего. Сыщики Мюллера, раз встретившись с помощником фюрера, оббегали ресторан.
Беседа шла в спокойной, непринужденной обстановке. Никто не торопился. Русские жили в гостинице, в доме, где находился и ресторан «Папа Карло». Франц также не спешил домой. Дерганная, нервная беременная жена не притягивала в эту минуту. Немец с удовольствием предавался беседе с новыми друзьями после тревожного возвращения. Открытость и искренность русских, бескорыстная поддержка и выручка в бою, дружелюбие — вызывали уважение, а высокие боевые качества, умение воевать — восхищение. Ему было приятно находиться в компании русских офицеров. Он не чувствовал себя одиноким и отверженным, как это было в кругу штабистов Вермахта. Генералы и офицеры Верховного штаба чурались его, недолюбливали, считали выскочкой. Он был чужой для них, словно пришелец. Знание будущих событий, опыт ведения современного боя, ставили Франца в ряд, недосягаемый для фронтовиков.
Вместе с тем, беседуя с русскими разведчиками, хмелея от очередной рюмки, Франц не переставал мучиться вопросом: — Что нужно еще Шлинке и Клеберу?
Взглянув на часы, стрелки приближались к четырем дня, подумал: — Сидим почти два часа, а не слова о причине встречи. И Клаус совсем ошалел. Стенает о свободе. Рвется в бой. Полагает, что этим поможет себе. Голова шумит от бормотания.
— Клаус, возьми себя в руки. Не мучай меня, — Франц дал совет попаданцу.
— Бум! Бум! Бум! — затрещало в ответ.
Франц скривился от боли: — Парень! Не пинай мозг десантным ботинком. Это перебор!
— Бум! Бум! Бум!
Болезненный скрежет зубами и мысленное проклятие: — Ну, паршивец! Сейчас потравлю таблетками. — Рука полезла в карман. Вдруг остановилась на пути. Тело развернулось в сторону русских и из уст Франца выскочила фраза на ломаном русском языке: — Господа офицеры! А не хлопнуть ли нам еще по одной, да перейдем к основному разговору? Ведь вы для этого меня позвали?
Лицо Франца перекошено. Глаза вытаращены. Голова трясется, как у параноика.
— О, черт! — застонал Франц от боли и пьяного ржания Клауса. Сжал голову руками, склонился к тарелкам.
Михаил смеялся, громко, раскатисто, как никогда ранее. На глазах выступали слезы. Брови Константина ползли вверх от услышанной фразы. Красное, маслянистое лицо сияло от удивления. Хлопок по столу и возглас: — Вот это по-нашему! Зауважал! Франц, ты учишься на ходу. Или «пришелец», помогает? — Лукавые глаза Шлинке горели, буравили немца.
— Какая тебе разница! Переходим на «ты». Все, что я знаю, знает и твой генштаб. Но я не знаю, что задумал твой центр. Зачем ты пригласил меня и спаиваешь? У меня завтра встреча с фюрером. Я должен быть в форме.
— Это что-то новенькое! — подумал Шлинке, а вслух произнес грозно: — Вот об этом и поговорим сейчас! — Офицер сдернул с груди салфетку, промакнул жирные губы от студня, выкрикнул: — Эльза, ко мне! — Щелкнул пальцами.
Официантка прибежала мгновенно. — Я здесь, господин подполковник. Что подать?
— Ближе подойди, — поманил разведчик.
Эльза наклонилась.
— Второй графин и гуляш. Поняла? И нас не беспокоить.
— Может хватит водки, Иоганн? — вмешался Клебер. — Разговор лучше вести на трезвую голову.
— Сиди и молчи! — рыкнул Константин. — Разговор ведут старшие офицеры. А ты, детка, что стоишь? Беги, выполняй! Хотя, стоп! — Шлинке притянул Эльзу за передник. Шепнул в рыжие локоны: — Вечером загляни ко мне. Я сделаю тебе подарок. Все, беги! — Грубая, шершавая ладонь прижалась к выпуклому месту.
Щеки Эльзы стали пунцовыми. Она благодарно взглянула на офицера, убежала…
— Нет… нет… — ворочал пьяным языком Франц. — Это невозможно… Ликвидировать и погибнуть — да. Вывезти живым — нет… Да и фюрер… — Франц приложил палец к губам. — Цы-ы-ы… нас не подслушивают?
— Не беспокойся, Франц. Начеку сержант. Говори спокойно.
— А-а-а — человек-гора. Это хорошо… — Франц ковырнул вилкой остывший гуляш. Есть не стал. Бросил тусклый взгляд на пустой графин, скривился, подумал: — Зачем напиваться, чтобы вести деловой разговор? И ежу понятно, что задумка — блеф. Но почему настаивает Шлинке? Да, понятно ежу… — губы Франца разошлись в улыбке. Он размяк на стуле, прикрыл глаза. Из глубин памяти всплывали картины знойного лета 41 года. Поселок Поляниновичи. Закат солнца. Он и Вера держатся за руки, поднимаются от реки домой к бабке Хадоре. На тропинку выскочил ежик. Вера обрадовалась, как ребенок, тронула ежа. Еж зафыркал, пугал их. Они пошли дальше. А потом… а потом они спали на сеновале… на сеновале…