— Да, да, как сапожник… — смутился Франц. — Извини, я не могу подняться, но я сейчас, быстро…
— Подожди, Франц. Я принесла тебе рассол, — Вера вспомнила о передаче Шлинке и без робости подошла к немцу, присела на кровать. — На, выпей. Тебе станет легче.
— Что это? Русский самогон? — выдохнул молодой человек страдальчески. Рот перекосился.
— Нет, любимый, это не самогон. Это огуречный рассол. Холодный из погреба. Шлинке побеспокоился, — девушка вытащила резиновую пробку из горлышка, протянула бутыль Францу. — Пей, дорогой. Тебе нужно быть в форме. У тебя важная встреча.
Ольбрихт взял запотевшую бутылку, принюхался, сморщился. Из бутыли шел специфический запах. Он взглянул неуверенно на девушку и…
— Ты чего, Франц? Пей… Это народное средство…
Франц не мог оторвать взгляда. Он смотрел, как зачарованный, осознавая, что это не сон, это явь. Эта полуобнаженная девушка — та самая, юная Верочка, с которой он познакомился летом в 41-году и так трагически расстался в мае 44-го. И вот эта встреча. Он не мог оторвать взгляда от ее васильковых глаз, от ее губ, которые, словно свежие, сочные ягоды малины, притягивали к себе, от ее вздымающей груди, которая вот-вот выпрыгнет из тончайшей, батистовой рубашки. И голос: сладкий, высокий, родной.
— Ты чего, Франц? Пей, — потребовала Вера шепотом, краснея от смущения.
— Просто, не верю, что ты со мной, что мы вместе. Я столько лет ждал этой встречи. Прости за вчерашний день. Мне очень противно за поступок.
— Я не обижаюсь. С мужчинами такое бывает. Это наши напоили, не знаю зачем. Голова болит?
— Да, — прошептал Франц, глядя в глаза.
— Тогда — пей.
Франц осторожно взял бутыль и сделал несколько больших глотков. Холодная, солоноватая жидкость, имевшая привкус трав и пряностей, приятно обжигала горло. — Ух-х! Хорошо! — выдохнул немец. Улыбка разбежалась по лицу.
— Полегчало? — Вера светилась ярче полуденных лучей.
— Да! Спасибо! Ты мой спаситель. Ты мой, ангел.
Франц поставил бутыль на тумбочку, сидя на кровати, обнял девушку. Вера не сопротивлялась, подалась к нему, прижалась. Губы сошлись: солоноватые, обветренные Франца и сочные, влажные Веры. Поцелуй долгий, жаркий, жадный. Он моментально всколыхнул память, напомнил поцелуи на берегу речушки при летнем закате, объятия на сеновале при звездной ночи.
Разум Франца туманился. Желание обладать любимой женщиной росло лавиной. Руки скользнули к талии… почувствовали шелк бедер… потянули Веру к себе.
— Подожди… — простонала Вера, задыхаясь от объятий, оторвавшись от жарких губ Франца. — Ты… ты не дал мне обещания. — Вера откинула голову назад, попыталась освободиться.
— Что такое, Верочка? — выдохнул распаленный Франц, не выпуская из рук русскую принцессу.
— Обещай, что ты выполнишь поручение Шлинке. У тебя встреча с фюрером. Я не знаю твоего задания, но ты должен обязательно выполнить его, иначе нас расстреляют, — выпалила девушка заученную фразу.
— Что? — удивился Франц, разжимая пальцы. В глазах появилось беспокойство.
Вера выпрямилась, глядя строго на лежащего Франца, сказала: — Ты должен выполнить задание Шлинке. Любой ценой. Помни, это главное условие нашей безопасности.
Глаза Франца сначала поблекли, затем в них появилось озорство. Он пафосно произнес:
— О, да! Я помню об этом, Верочка. Это сложное задание. Смертельно опасное для меня. Но я выполню его ради вашей жизни, ради жизни нашей дочери. Не беспокойся, моя Хэдвиг.
— Это правда? — вспыхнула девушка. — Ты не подведешь меня?
— Обещаю! Не подведу!
— Тогда, любимый, я счастлива, как никогда, — Вера грациозно потянулась, и сбросила ночную сорочку.
Франц замер, упиваясь близостью избранницы. Глаза вожделенно блестели.
— Ну, что же ты? — девушка игриво улыбалась.
— Я в твоей власти, — прошептал Франц смиренно, протянул руки.
Вера, плавно выгибая спину, пошла навстречу объятию. Шоколадные вишенки прочертили нежные следы, прижались к груди любимого. Золотистые локоны коснулись лица. Их губы встретились…
Чувства единения и счастья, хлынувшие потоком, закрыли весь мир…
После обеда из ресторана «Папа Карло» вышли: Вера, одетая в пальто «милитари», и Франц — в зимней форме полковника Вермахта. Их сопровождал подполковник Шлинке.
На стоянке, справа от центрального входа, красовался черный лимузин. Начищенные бока машины ярко отражали январское солнце. Степан Криволапов, с присущей энергией и рвением, протирал ветошью лобовое стекло. Рядом курил Клебер и беспокойно поглядывал по сторонам. Бульвар Унтер-ден-Линден выглядел пустынным и мрачным. В направлении Бранденбургских ворот двигался отряд немецкого ополчения «Вервольф». Десяток берлинцев закапывали большую воронку и восстанавливали рекламный щит, вещавший о защите Третьего Рейха.
— Ну что, полковник, желаю удачи, — произнес Шлинке, остановившись недалеко от машины, протянул руку. — И помните наш договор. Все очень серьезно, — черные, въедливые глаза смершевца прожигали Ольбрихта.
— Все в руках бога, — ответил Франц, приняв крепкое пожатие.
Шлинке нахмурился.
В душе немца защемило. Взгляд стальных глаз Шлинке напоминал, что русские не бросают слов на ветер.
— Буду очень стараться, — добавил Ольбрихт.
— Это хорошо. Ждем от вас положительных вестей.
Вера стояла чуть в стороне. Шлинке махнул рукой, девушка торопливо подошла.
— Прощайтесь, — коротко бросил офицер, отвернулся.
— До свидания, фрейлин Вера, — тихо произнес Франц, глядя в небесные влажные глаза любимой.
— До свидания… господин полковник, — Вера протянула руку. — Я буду помнить о нашей встрече, — голос девушки дрожал, она готова была разрыдаться. Только присутствие Шлинке сдерживало ее от проявления бурных эмоций.
Франц наклонился и прижался губами к руке, отстранился. — Спасибо, Верочка! Для меня наша встреча — самое яркое событие за последние годы. Я буду всегда помнить о тебе и Златовласке…
— Все, господа, нужно расходиться, — прервал прощание Шлинке. — Думаю, ищейки Шелленберга или Мюллера нас уже пасут, сидят где-нибудь в кустах, возможно, среди этих рабочих.
Франц сморщился, шрам натянулся, недовольно ответил: — Господин подполковник, пусть вас это не пугает. Нам нечего бояться, пока фюрер доверяет мне.
— Тем не менее, расходимся.
— Тогда, последний вопрос.
— Слушаю.
Я могу надеяться на встречу с Верой после войны.
— У нас говорят: — «Надежда умирает последней». Можете надеяться, но вначале дело. Делайте свое дело, Франц. И родина вас не забудет.
— Спасибо, за разъяснение.
Полковник Ольбрихт круто развернулся и быстро направился к машине. Дверь перед ним открыл Степан. Франц остановился, кинул прощальный взгляд в сторону Веры, скрылся в лимузине.
Капитан Клебер взглянул на часы. До начала аудиенции фюрера оставалось сорок минут. Успеем, промелькнула мысль. Миша кивнул головой сестре и захлопнул за собой дверь…
Франц шел по внутренней галерее Рейхсканцелярии. Справа, на два шага впереди — рослый адъютант. Шли спокойно, неторопливо, таково распоряжение фюрера. Красота и величие помещений нацистского дворца с великолепными колоннадами, фронтонами, тяжелыми канделябрами, средневековыми шпалерами уже не удивляли. Люди-статуи, гвардейцы СС в черных, отделанных серебряными галунами мундирах, у каждого поворота, у каждой двери уже не смущали. В голове одна мысль: — Как убедить фюрера выехать на фронт? В каком месте провести операцию? Как переправить в Москву…? Мраморная плитка закончилась, под ногами толстый ковер… он идет по большой приемной. Впереди за 6-метровой дверью из красного дерева огромный 400-метровый кабинет Адольфа Гитлера. — … Я собран, я готов… — навстречу торопливо двигается главный адъютант фюрера генерал пехоты Вильгельм Бургдорф…
— Полковник Ольбрихт, вы прибыли вовремя на расширенное заседание. У фюрера сейчас Кейтель, Борман, Геббельс и Шпеер. Идет обсуждение новой инициативы фюрера. Нужно подождать, — произнес Бургдорф сухо, без улыбки, встав на пути помощника фюрера.