— Свои, то свои, — посмотрела смело в глаза Аркадию Акулина, когда тот, закончив осмотр дома, остановился напротив нее, — но они порой, бывают хуже, чем чужие.
— Ты говори, тетка, да не заговаривайся, — Аркадий ткнул ей в живот ствол автомата. На Акулину смотрели злые хищные, цвета вороньего крыла глаза, несло перегаром.
— А кто вас знает нынче, времена тяжелые, война, — Акулина смело отвела рукой ствол автомата. — Что вам надо говорите. Детей вон перепугали.
— Где Михаил? — сощурив глаза, гневно произнес Аркадий.
— Откуда я знаю. Нет его здесь, как ушел в 41 году, так и пропал, не видела больше его.
— Врешь, Акулина. Вижу, что врешь! — Старший полицейский раздраженно смотрел на хозяйку дома, оценивая ее реакцию. — Повторяю, тетка, где твой сын? Он по списку в Германию на работы должен ехать. Ну, отвечай!
— Не знаю я, Аркадий, — не отводя взгляда, спокойно промолвила мать, — ушел он и пропал. — Ты имя мое знаешь? — вскрикнул от удивления полицай и с размаху хлестко ударил Акулину кулаком в лицо.
Акулина отлетела к печке и сильно ударилась плечом о приступок, из носа пошла кровь. Левый глаз и щека моментально опухли, приобрели красновато — лиловый оттенок. — Ироды, сдержанно всхлипывая, вытирая кровь подолом рубашки, заголосила женщина, — за что?
— За что? Ты еще спрашиваешь, тетка, за что? — подскочил к ней разъяренный Аркадий. Глаза налились, рот перекошен. — Да за то, что твой сынок в партизанах падла. А нам, приказали его доставить в участок. А ты не знаешь где он. Срок у нас три дня, на сборы всей молодежи, кто старше 15 лет. А кто откажется, или будет прятаться, того силой заставим, а нет, в расход пустим. Это приказ начальника гарнизона гауптмана Вильке. Сейчас поняла? — И он еще раз замахнулся, чтобы ее ударить. Но остановился, передумал, увидев, как враждебно смотрели на него дети, три девочки прижавшихся в углу печки. — Только вашу Веру, шлюшку, приказано не брать, — Аркадий выпрямился и отошел от матери. — Больно умная она у вас оказалась, — и презрительно сплюнул на пол. — Ну, и семейка!
Акулина со стоном поднялась, с помощью детей, и присела на скамейку, кровь из носа уже не текла. — Уходите, — чужим, ледяным голосом, бесстрашно бросила она в сторону полицейских, — нет у нас никого. Здесь только я и мои дети.
Аркадий покрутился на месте, обдумывая ситуацию. Его ненавистный взгляд упал на притихших девочек, обступивших мать.
Вдруг, старшая среди сестер, Шура, ей уже шел пятнадцатый год, несмело выступила вперед и дрожащим голосом от волнения сказала, — Не бейте больше маму. Мы не знаем где наш брат Миша. Вместо него я поеду в Германию.
— Ты? — с удивлением осклабился Аркадий, и с любопытством хищного зверя, уставился на нее, думая как поступить с неожиданно появившейся легкой добычей.
— Я, — почти шепотом, опустив глаза, сказала Шура и сжалась от страха, ожидая наказания за свою смелость. Это было так неожиданно произнесено Шурой вслух, что Акулина и девочки замерли от удивления. В комнате повисла моментальная тишина. Только было слышно трепыхание Шурыного сердца.
— Нет, — оборвал секундную паузу Аркадий, — ты еще подрасти, детка. Нам брат твой нужен. Вот расскажешь, где он, и мамку бить не будем.
— А что, Аркаша? — из-за его широко плеча выглянул сосед, полицай Николай, — смотри, а она уже девка! Вполне годится. — Он, отставив винтовку, словно хорек, подскочил к Шуре и под изумленные возгласы Акулины и сестер с силой рванул за домотканое платье вниз. Ткань лопнула и сползла, оголила неокрепшие девичьи грудки. — Ой, — вскрикнула в ужасе Шура, и, прикрыв их руками, побежала во вторую большую комнату. Николай рванулся за ней. — Стой, Шурка! Я давно на тебя глаз положил. — Догнав девочку, он остервенело, обхватил ее за талию и притянул к себе. Глаза его ошалело смотрели на белизну молодых грудей и расширялись от вожделения. Из-за рта шла вонь от перегара и гнилых зубов. Шура затряслась в истерике, — Мама, мама! — кричала она и пыталась вырваться из цепких и грязных рук соседа. Похотливый Николай рванул платье вниз и, повалил Шуру на пол. В комнату сразу за насильником, на крик дочери влетела Акулина и попавшейся под руки скамьей огрела Николая по спине. — Уди от греха, — убью…! — кричала мать. — Отпусти Шуру! — кричали набежавшие Катя и Клава и наносили тумаки детскими кулачками куда попади, отнимая его от Шуры. Николай взвыл от боли и откатился в сторону. Аркадий и третий полицейский, ржали как кони, от разыгравшейся утрешней трагикомедии. Они и предположить не могли, что их напарник склонен к педофилии и может вот так дерзко в присутствии людей броситься на жертву, мгновенно теряя разум.
— Все, хватит! — оборвал Аркадий смех и общий вой, стоявший в доме. — Подымайся скотина, — он ногой несильно ударил дружка. — Пойдешь в карцер.
— За что, Аркаша? — возмутился обиженно Николай, поправляя на себе одежду.
— И ты у меня спрашиваешь, за что? — зазвенел в голосе Аркадий, — Что за утро сегодня? Все меня о чем то, спрашивают. — Сузив глаза, цыкнул, — за то самое, — и указал на штаны. — Ширинку застегни, Аника-воин. Тебя придурок первого партизаны повесят на березе, если узнаю о том, что ты было вздумал. А за тобой и нас! — Аркадий зло, без подготовки, сжав зубы ударил того в солнечное сплетение, — На…! Гадина! Получай! Это на память от меня юродивый.
— О…х, — согнулся Николай, задыхаясь от боли. Сознание помутилось, и он упал, корчась на полу.
— Собирайся Акулина, с нами поедешь, — выдавил злобно дальше Аркадий.
— Куда еще?
— В Журавичи, в комендатуру, там будешь вспоминать, где твой сынок хорониться.
— А как же дети, Аркадий? Пропадут ведь без меня?
— Выживет твой приплод, тетка, не беспокойся. Видишь, как вымахали они за годы войны. Не узнать. Цыцки выросли, значит и все остальное тоже. Руки на месте. Прокормятся.
Подымайся, хватит валяться, — пнул Аркадий гневно ногой еще лежащего Николая. — Семен? — обратился он ко второму подчиненному, — подыми эту скотину и выведи на улицу, пусть отдышится собака. Учудил, так учудил. Жди сейчас беды…
Через десять минут полицейская подвода, куда усадили связанную Акулину, отъехала от хаты Дедушкиных в сторону Журавичи, довоенного районного поселка, где размещалось ныне районное управление вспомогательной полиции порядка и безопасности…
— Не реви, Шура, — одернула Катя сестру. — Сама виновата. Одевайся быстрее. Побежим за мамой, надо посмотреть, куда ее повезли.
— А я? С кем останусь я, сестричка? Мне страшно, — задала вопрос Кате семилетняя Клава, дергая ее за рукав, пока та быстро надевала на себя теплую одежду.
— Вот что Клава, ты не хнычь, побудь одна. Мы быстро сбегаем за мамой, только посмотрим, куда ее повезли и назад домой. Может, мы сможем маме, чем-то помочь. Поняла? — рассудила ситуацию по-взрослому Катя. Было видно ее явное лидерство среди сестер, и те подчинились ей беспрекословно.
Выбежав на проселочную улицу, девочки поспешили догонять удалившуюся повозку.
— А ну, вон пошли! — прикрикнул на них Аркадий, когда девочки приблизились к ним. — Сойду, ремнем отлуплю.
Те, отстали. Однако их подростковые фигурки маячили сзади повозки до самого райцентра. Они, то прятались, то перебежками, как две маленькие собачонки, не чувствуя усталости, бежали за мамой.
По приезду в Журавичи, Акулину бросили в подвал. Но, когда в полицейской управе, появился офицер службы безопасности оберштурмфюрер СС Кранке, ее привели на первый допрос. Кранке вальяжно сидел за столом, а вокруг него сзади крутился начальник управления Кирилл Ястребцов.
— Эта она, господин оберштурмфюрер, мать партизана Дедушкина.
— Да? корошо. Отчшен корошо. — Гестаповец внимательно посмотрел на женщину. Поднялся из-за стола, обошел ее, разглядывая со всех сторон. В правой руке он держал стек, которым похлопывал себя по сапогу.
— Ви знайт, — Кранке остановился напротив женщины и приподнял стеком вверх ее подбородок, — мы можем вас повесит за укрывательств партызана, — он презрительно смотрел ей в глаза.
Акулина молчала, один ее глаз, левый, был опухший в кровоподтеках и закрыт. Правым, она в упор смотрела на оберштурмфюрера, что еще скажет ей фашист в черной форме. За время войны она познала простую истину. Надо больше молчать, пусть распыляются те, кому это надо. Так берегутся силы. Второе, бойся военных, одетых в черную форму, а это: гестаповцев и их прислужников, полицейских. Третье — попав к ним, не жди ничего хорошего.