Пепелище и смерть оставляли после себя «арийские» орды.
Бежали Мюллеры и Херляйны, Райнхарды и Йорданы, Вайсы и Хайнрици, бежал и командир 41-го танкового корпуса генерал — лейтенант Вейдлинг. Ему дорого обошлась устойчивая оборона своих позиций, на участке в 87 километров.
Генерал Вейдлинг, зная о дате наступления русских и готовясь к обороне, предполагал, что удастся отразить удар, предотвратить катастрофу развала центрального фронта. Вернее, ему хотелось так думать, хотя в душе он был уже готов к худшей развязке событий.
Его корпусу удалось на неделю задержать наступление русских войск, при этом уничтожить значительное количество танков и живой силы противника. Подсказка Франца была верной. Русские наступали через танко- непроходимые, заболоченные места, по заранее проложенным гатям. Вейдлингу удалось выставить здесь ловушки и укрепить противотанковую оборону, используя армейский резерв, переданный ему накануне.
За годы войны он познал силу и мужество русского солдата и был готов к этому. Но, то, что он увидел сейчас, его просто ошеломило. Величайшее самопожертвование и отвага русских солдат, доведенная до массового героизма. Желание, любой ценой, быстрее освободить свою территорию и вырвать победу. Все эти качества солдата ему были непонятны и оставались загадкой. Ему нечем было блокировать величайший русский наступательный порыв. Ни силой своего оружия, ни моральной стойкостью своих солдат. Это было светопреставление, это было хуже любого кошмарного сна. Безраздельное превосходство русского оружия в воздухе и на земле.
Генерал Рокоссовский, упершись в непреодолимую оборону Вейдлинга, потеряв половину танкового корпуса Панова, быстро перегруппировался и нанес новый танковый удар в разрез 9 и 4 немецких армий в направлении на Слуцк и далее на Минск, практически окружив с севера войска 9-ой армии Йордана, образовав огромный «Бобруйский котел.
Вейдлингу пришлось отступать, но не планомерно отступать, как это было раньше, а бежать, пытаясь выскользнуть из окружения. Оставлялась техника и коммуникационные сооружения, обозы с ранеными и тыловыми службами, оставлялась захваченная территория. Все, кто мог двигаться и ехать, устремились на северо-запад к единственному, находящемуся в руках у немцев, мосту через реку Березина у поселка Березино, лежащему на магистрали Могилев-Минск. Последний приказ Вейдлинга командирам дивизий был лаконичен и прост: «Прорываться самостоятельно. Да будет с нами бог». Сам же Вейдлинг, с небольшой штабной группой, в последний момент успел проскочить Бобруйск, как танки генерала Бахарова победно ворвались в город, захлопнув котел.
Немецкий генерал ехал подавленный и злой. Ему уже не было стыдно за отступление, превратившееся в бегство. Он сделал все, что было в его силах. Он предупреждал всех о надвигающейся грозе. Майор Ольбрихт выложил карты русских. Но разведчикам не поверили. Не поверили донесениям и подвергли обструкции. Только его, Ведлинга, личное вмешательство не позволило армейским крысам арестовать майора Ольбрихта по ложным обвинениям. — Свиньи! — мысленно выругался Вейдлинг, и открыл покрасневшие от усталости глаза. Машину тряхнуло на очередной яме. Но течение мыслей продолжилось. — Как ты был прав мой мальчик. Я виноват перед тобой, что не смог довести операцию до логического конца. Единственная моя заслуга, это то, что вовремя отправил тебя в отпуск. Ты не видишь всего разразившегося кошмара.
Чтобы отвлечься от раздиравших его душу воспоминаний, генерал приоткрыл боковое окно и посмотрел на дорогу. Штабной «хорьх"медленно продвигался вперед. На дороге стояла невыносимая пыль, слышались окрики младших командиров, подгонявших смертельно уставших солдат. Многочисленные пешие колонны, повозки, машины, отступавших частей, двигались к спасительному, как им казалось мосту. Генерала никто не приветствовал, лишь молча, безропотно расступалась толпа, давая ему проехать, затем вновь также молча, смыкалась. В глазах солдат стояла пустота и страх. Было больно видеть своих подчиненных в состоянии фрустрации, сильного замешательства и генерал отстранился от окна. — Ремек, — негромко позвал он адъютанта, сидящего на переднем сидении, — когда будет мост?
— Через десять километров, Гер генерал, — Ремек повернулся к командиру корпуса, — Боюсь, что у моста нас ждет огромная пробка. Вы зря отказались лететь самолетом.
— Следите за дорогой Ремек, — буркнул недовольно Вейдлинг. — У нас с вами нет другой привилегии, чем быть рядом с солдатами.
— Слушаюсь, мой генерал.
Комкор откинул голову на сиденье, его укачивало, он плохо переносил длительные поездки, хотелось остановиться и размять затекшие ноги. Но обстановка требовало иных действий. Нужно было быстрее проскочить этот мост, и соединиться с основными силами 5 — ой танковой дивизии, подошедшей из Северной Украины. В этот момент он вспомнил о письме Франца, которое получил накануне наступления русских. Сердце учащенно забилось. Он вновь почувствовал острую необходимость его прочесть, мысленно поговорить с Францем, отвлечься от тяжелых мыслей. Быстро достав письмо из грудного кармана, он уважительно прикоснулся к его строкам.
— Доброго здравия, дядя Гельмут! — писал Франц. — Обращаюсь к вам неофициально, не как положено по уставу. Знаю, вам больше понравиться такой стиль изложения письма, чем официальный отчет. Я очень признателен вам за оказанную помощь и поддержку, за то отеческое внимание, которое проявляете вы ко мне. Несмотря на боевые действия, вы находили и находите для меня время выслушать и помочь. Огромное спасибо.
Мой отъезд из Минска не был показательным. Буквально, через два часа, у моста через реку Щара, это недалеко от города Барановичи, наш состав подорвался на партизанской мине, после чего нас атаковали партизаны. Благодаря находчивости и смелости русского унтер-фельдвебеля, нам удалось оторваться от партизан. Еще раз восхитился его героизмом. Переплыв на другой берег, мы были в безопасности. Через час добрались до военного аэродрома, где расположена одна из эскадр. Летчики отнеслись к нам с большим пониманием. Спустя два дня, они переправили нас военно-воздушным транспортом в Штутгарт. К отцу в госпиталь попал только 4 июня. Вам большой привет от папы и столько же благодарности от мамы. О госпитале писать не буду, скучно, томительно. После лечения направился со своим верным русским сержантом в центр Французской Ривьеры, залечивать душевные и физические раны. Отсюда и придет к вам мое письмо. Надеюсь, вы его успеете получить до наступления русских. Нахожусь в печали и тяжелых раздумий о судьбе немецкого солдата. Что ожидает вас, я вам говорил. Крепитесь, дядя Гельмут, вам понадобиться все ваше мужество, чтобы выйти живым из этого ада. Надеюсь, встретиться с вами. Думаю и вы, будете готовы сделать шаг, мне навстречу, пережив бурю, которая вот-вот разразится на Восточном фронте. И да поможет…
Но в этот момент водитель резко нажал на педаль тормоза. Неожиданно остановилась колонна. Хорьх вздыбился и уткнулся бампером в бронетранспортер связи. Генерал не успел дочитать письмо, как его бросило вперед на адъютанта — Проклятье! Ремек! — закричал Вейдлинг, потирая лоб, — ты почему не следишь за дорогой. Пешком пойдешь, раззява.
— Извините, Гер генерал, — дрожащими губами пролепетал майор, — непредвиденное обстоятельство. Нам срочно нужно покинуть машину. В воздухе русские штурмовики.
— Что? — генерал с испугом отстранился от адъютанта и, приоткрыв дверь, посмотрел на небо. На пологом пикировании на колону неслось звено Ил-2.
Ударил редкими очередями зенитный пулемет.
— Рассредоточиться, рассредоточиться. Воздушная тревога! — закричали, размахивая флажками, отчаянные фельдполицейские, пытаясь организовать укрытие личного состава.