От неожиданности Акулина перекрестилась: — Господи! Помоги и сохрани! Повернувшись в сторону не званого гостя, зло бросила:
 — Тебе что надо, соседка? Уходи! Сами управимся. — Затем внимательно, строго посмотрела в глаза низкорослой, тыквообразной бабы. — Ты о Николае обмолвилась. А где он, твой Николай? Что-то не видно его.
 — Николай?— замялась Абрамиха. — Где и твои, старшие: Михаил и Вера. Уехал.
 — Мои старшие в Пропойск ушли с отступающими красными. Не оставаться же им под немцами. Твоего Николая не видели на призывном пункте, хотя говорили люди, повестка ему была.
 — Не видели? — рот Абрамихи перекосился. — Смотреть надо лучше. -Соседка развернулась, тяжело ступая, подалась до хаты.
 — Вот, дети, и запрятали мы тайно сундук — разочаровано покачала головой Акулина.— Надо же, 'приперлась'!
 — Мама, а что она вынюхивает? — измазанная навозом Катя вылезла из ямы и удивленно посмотрела на мать.
 — Во-во, вынюхивает, Катюша. Дожидается своего часа. Зараза! Взялись за сундук и так много отдыхали.
 Через полчаса старинный сундук с аккуратно уложенными кусками ткани, дореволюционными сарафанами бабушек и иными, дорогими сердцу Акулины, вещами, был засыпан землей. Сверху разбросали навоз.
 — Теперь, детки, умойтесь,сидите в хате. Покушайте сами. Молоко, хлеб лежит на столе, 'бульба'— в печи. Я наведаюсь к дядьке Касьяну Андрейчикову в Хотовню. Надо поговорить, как жить дальше. -Акулина очень уважала Касьяна. Он служил дьяконом в Журавичской церкви. Умный, дальновидный дядька, мог помочь советом.
 — Катя, иди сюда,— позвала она среднюю дочь. — Ты все поняла?—
  Катя кивнула.
 — За старшую по дому остаешься. Из хаты никуда не ходить. Дети слышите, гром гремит?— обратилась Акулина, уже ко всем девочкам.— Где-то далеко, за Днепром слышна была мощная артиллерийская канонада.
 Дети прислушались.
 — Что, мама, дождь будет?— удивилась Клава, повернув личико к палячщему солнцу.
 — Дождь? — вяло усмехнулась Акулина над наивностью шестилетней Клавы. — Нет, моя доченька, не дождь. Настоящая гроза скоро будет...
 Когда Акулина вернулась домой, это было поздно вечером, девочки спали. К удивлению, она застала дома, старших детей: Мишу и Веру. Они сидели за столом, тихо разговаривали.
 Открыв дверь, увидев их, Акулине стало плохо. Потемнело в глазах.
 — Вы здесь? Что случилась? ...— медленно, сдавленно проговорила она. Чтобы не упасть, прислонилась к бревенчатой стене. Миша быстро подскочил к матери, помог сесть на табуретку. Вера протянула кружку с водой. Сделав, несколько глотков, Акулина приходила в себя. Неимоверная усталость клонила ко сну. Дети молчали.
  Было тихо. Настенные часы-ходики монотонно отбивали время:— Тик-так, тик-так, тик-так.
 Первым заговорил Михаил, устав от тягостной тишины. Заговорил сильным молодым басом, нервно, с волнением.— Мы не дощли, мама. Дорогу на Пропойск перерезали немецкие танки. Мы еле ушли с тех мест. Там идут страшные бои. Когда убегали по полю, началась бомбежка. Мы не успели добежать до березняка, чтобы спрятаться, как разорвалась бомба, — у Миши задрожали губы. Вера всхлипнула, а за тем заплакала. — Когда мы поднялись,— сдавленно продолжил Миша,— Витю Самойленко разорвало. Это очень страшно! Мама!— От воспоминаний по щеке юноши побежала слеза,— а Лену Гурович ранило в руку... — Миша вскочил, сжал зубы и стал нервно ходить по дому, шмыгая носом. Сделал несколько жадных глотков воды, снова заговорил, но уже более твердым голосом.
 — Это случилась, не доходя два километра до Васькович. Мы видели, мама, как отступали наши солдаты. Это ужас! Они просто бежали в панике. Отдельные были без оружия.... Как же так, мама? Где наша хваленая Красная Армия? Немцы бомбили всю дорогу. Столько погибло беженцев: стариков, детей, женщин. Если бы ты видела! Повозки, машины, техника — все брошено. Хоть бы один ястребок появился! Только белые кресты. Мы с Верой еле убежали. И вот мы здесь.— Миша вновь присел на лавку, хмуро склонил голову.
 Мать сидела и тихо слушала рассказ сына. Ей было уже известно от дядьки Касьяна обо всем, что творилось в округе. В Пропойск ворвались немцы. В Искани, Хотовне, было много красноармейцев. Стояли пушки. Готовились к сражению. Сердцем Акулина надеялась, что дети успеют уйти, не останутся в оккупации. Но вышло худшее. Она не знала, как быть. Она была в нервном ступоре.
 -Мама? Что ты молчишь? Мама!— Миша дотронулся до ее руки. Тебе плохо? Акулина открыла глаза. Было темно. Она не видела очертания детей.