В вестибюле стояли певица и один из музыкантов. Певица была ярко накрашена, ее платье блестело. Среди джинсовой униформы она казалась случайно залетевшей экзотической бабочкой.
— Нравится музыка? — спросила она меня.
— Не знаю, — ответила я. — Слишком уж громко.
— Точно. Но эти ничего другого не хотят, — согласилась певица, кивнув в сторону зала.
— Почему никто не танцует? — поинтересовался Генри.
— Не знаю. Они никогда не танцуют. Приходят просто так, — равнодушие отозвалась певица.
— Зачем же они тогда приходят? — опять спросил Генри.
— Да не знаю я, — засмеялась она и предложила нам красного вина, отхлебнув прямо из бутылки.
Я ответила, что мы на службе, и певица понимающе кивнула.
Ребята, которых мы видели внизу рядом с пострадавшими, поднялись по лестнице. Один из них, на вид лет восемнадцати, подошел к нам.
— Случилось чего? — спросил он и туг же самодовольно ответил себе: — Порядок!
Он подмигнул нам и вошел с друзьями в зал. Мы посмотрели им вслед. Они прошли меж рядов, задевая сидящих, подняли пьяного, свалившегося под стол, вытащили его на лестницу и дали ему пинка. Тот, шатаясь, побежал по ступенькам, но не упал и добрался до гардероба. Парни засмеялись и подошли к нам. Один из них снова подмигнул и сказал:
— Работаем рационально.
Они вернулись в зал.
— Вышибалы, — объяснил музыкант — Без них бы тут вообще черт-те что творилось.
Можно себе представить.
— Да, работка не фонтан, — проговорила певица.
— А чего бы вы хотели? — спросила я.
— Не знаю. Чего-нибудь другого. Хуже всего, что тут нельзя познакомиться с приличным человеком. Все только пьют, а моим ребятам лишь бы подцепить деваху на ночь, больше им ничего не надо.
Музыкант запротестовал.
— Это же правда, — перебила она его. — Да и кто сюда ходит-то?
Певица была, пожалуй, моей ровесницей, но грим старил ее.
— Поговорить тут не с кем, понимаешь? — сказала она мне.
Мы спустились вниз. У машины стояли двое полицейских и разговаривали с водителем.
Генри спросил их:
— Чего ждут эти ребята? Зачем приходят?
— А ничего, — ответил полицейский. — Им главное — напиться.
— Напиться и устроить дебош, — подтвердил другой.
Полицейские рассмеялись.
— Нет, — возразил Генри. — Они ждут чего-то. Надеются. Может, на то, что начнется их жизнь.
Полицейские переглянулись и многозначительно помолчали. Когда мы сели в машину, один из них спросил Генри:
— Вы врач?
— Да, — ответила я, а Генри одновременно сказал: — Нет.
— Так да или нет? — переспросил полицейский.
— Он мой муж, — сказала я.
— Мужу нельзя ездить в этой машине. Вы это знаете.
Ему никто не ответил. Машина тронулась с места.
Остаток ночи Генри провел вместе со мной. Было еще два вызова, и он каждый раз ездил туда. Мне показалось, он слегка разочарован. Что ж, моя работа не слишком романтична.
Во всяком случае, мне не хотелось, чтобы он опять приходил ко мне на дежурство. Поэтому я попросила его ехать домой. Я стояла у входа и смотрела вслед машине. Было холодно, и я озябла. Безоблачное небо сияло звездами. В голове у меня шумела кровь. Давала себя знать усталость. Я глубоко вздохнула и вернулась в помещение.
9
В середине октября я поехала в город Г. Выдалось два свободных дня, и оставаться в Берлине не хотелось.
Поездка получилась неожиданной. Накануне, в среду, я говорила по телефону с единственной гостиницей в Г. и заказала на сутки одноместный номер.
Трудно объяснить, почему мне захотелось съездить в Г. Там прошло мое детство. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, наша семья переехала. С тех пор я там не бывала.
Я позвонила Генри на работу и сообщила, что собираюсь уехать на два дня. Он спросил, можно ли ему со мной. Состоится своего рода путешествие в прошлое, ответила я, и он, пожалуй, заскучает. Через два часа я перезвонила и сказала, что буду рада, если он поедет. Генри пошутил: не страшно ли воскрешать призраки прошлого, сыгравшие роковую роль в моей судьбе? Я сказала, что не задумывалась об этом и даже не знаю толком, почему решила наведаться в Г. А страшно мне только одно — проскучать оба дня в захолустном городке, с которым меня почти ничего не связывает. Генри посоветовал отправиться куда угодно, только не в Г. Не стоит возвращаться во вчерашний день, это не поможет. Мне просто хочется снова увидеть город, сравнить его с моими воспоминаниями и больше ничего, ответила я.
Договорились ехать сразу после завтрака.
Мы отправились на следующее утро, часов в девять. Машину вел Генри. Он попросил рассказать о Г и о моем детстве. Я описала ему город, наш дом, рассказала про родителей и сестру, про школу с ее маленькими классами, про школьную дружбу, любовь, бесконечные секреты.
Мы много смеялись, внезапное желание навестить родной городок больше не казалось странным и не нуждалось в особых объяснениях, как это было еще несколько часов назад.
Когда мы прибыли в Г., то при виде его улиц у меня защемило сердце. Чтобы отвлечься, я разболталась. Генри попросил меня показать дорогу к гостинице, но я ее забыла, и мы немного поплутали, прежде чем добрались до «Золотого якоря».
Администратора пришлось ждать довольно долго. Наконец из ресторана вышла толстая девушка. Она смотрела на нас недоверчиво и отвечала односложно. Свободных двухместных номеров не оказалось, и мы получили два одноместных.
Пока мы заполняли формуляры, девушка пристально разглядывала нас. Потом она выдала ключи и указала на табличку со временем завтрака, обеда и ужина. Внимательно прочитав заполненные формуляры, девушка достала толстую книгу и переписала туда наши фамилии и адреса.
Мы уже направлялись к лестнице, как вдруг мне захотелось узнать, кто еще остановился в гостинице. Девушка не могла понять, зачем мне это. Пришлось объяснить. Тогда она сказала:
— Командировочные есть и еще кое-кто. Словом, приезжие вроде вас.
Я попросила показать регистрационную книгу. С недоумением на лице девушка захлопнула книгу, сунула ее в ящик и решительно положила красные, огрубевшие руки на стол. По ее неприступному взгляду было ясно, что она уйдет отсюда не раньше, чем я окажусь в своем номере.
Генри полюбопытствовал, чего я хотела от администраторши. Я смущенно улыбнулась и объяснила, что у меня внезапно возник вопрос, кто еще кроме нас мог приехать в Г. и поселиться в этой гостинице, ведь городок ничем не примечателен. Мне даже подумалось: вдруг это кто-нибудь из моих бывших одноклассников. Других причин, чтобы приехать сюда, я просто не могла себе представить. На мгновение мне показалось вполне вероятным, что все номера «Золотого якоря» заняты бывшими соучениками, тоже решившими освежить свои воспоминания.
— Глупо, конечно, — сказала я, — но это было бы забавно.
Под вечер мы прогулялись по городу. Все казалось маленьким, гораздо меньше, чем помнилось. Но вроде бы ничего не изменилось. На продуктовом магазинчике напротив старой школы, несмотря на все непогоды и бег времени, сохранилась поблекшая вывеска: «Колониальные товары. Южные фрукты. Импорт».
У меня было такое чувство, будто я иду по городу в шапке-невидимке, все вижу и узнаю, а меня никто не видит и не узнает. Меня не было здесь больше двадцати пяти лет. Город выглядел прежним, но я знала, что он стал иным, не мог не измениться. Просто я не замечаю перемен. Для меня же он остался тем самым, каким я его запомнила двенадцатилетней девочкой, с моими детскими надеждами и тревогами, далекими и близкими мне одновременно.
Обедать в гостиничном ресторане не хотелось, поэтому я накупила пирожных в булочной у рынка. Молодая блондинка за прилавком любезно поинтересовалась, что мне нужно. Лотки в булочной были новыми, зато стены остались кафельными, словно в мясном магазине. Дверь справа вела в пекарню. Ее, как и раньше, не закрывали. За другой дверью, застекленной, с белыми занавесками, находилась квартира булочника Вирзинга. Прежде из-за занавески иногда выглядывала жена Вирзинга. Если собиралась очередь или фрау Вирзинг замечала знакомых, то она выходила обслуживать сама.