Перед входом в метро Генри сдвинул шляпу на затылок и пнул ногой какой-то воображаемый предмет. Когда мы прощались, я увидела, что у него на рубашке нет одной пуговицы, и удивилась своей наблюдательности. Вернувшись домой, я разогрела ужин и села есть перед телевизором. Потом легла в постель. Во время болезни мне постоянно хочется спать.
На вторую неделю болезни меня навестил шеф. Он впервые был у меня в гостях. Я не слышала, чтобы он ходил домой к кому-нибудь из наших врачей. Когда я открыла дверь и увидела его на пороге, вид у меня, наверное был изумленный. Шеф сам немного растерялся и молча протянул мне завернутый в бумагу букет, который тотчас схватил обратно, быстро развернул и вручил гвоздики. Постепенно самообладание возвращалось к нему. Он нашел мою комнату ужасной и сказал, что позаботится о приличной квартире для меня. Комната вполне сносная, возразила я, ничего другого мне не нужно. Мы пили кофе, шеф говорил о каких-то милых пустяках. Зачем он пришел, было неясно. Я ждала, когда старик объяснит причину визита.
Шеф осмотрел книжные полки и с сожалением обнаружил на них только беллетристику. Он поинтересовался, неужели я совсем не читаю специальной литературы. Я отрицательно мотнула головой. Иногда у меня появляется желание, и я покупаю медицинские журналы или беру почитать рекомендованную кем-нибудь новинку. Но обычно мне не хватает сил на чтение. Уже несколько лет как у меня пропал всякий интерес к медицинской литературе. Порой что-то вроде чувства долга заставляет меня обратиться к новым публикациям. Но такие порывы редки, они лишь напоминают о прежнем отношении к делу и быстро проходят. Даже не знаю, пригодилась ли бы мне сейчас специальная литература. Да, мы воспитывались на примере великих ученых-гуманистов, но их «исследовательская страсть» кажется теперь отголоском минувших веков. Для работы в поликлинике вполне достаточно того, чему нас научили в университете, что обсуждается в кругу коллег или регулярно сообщается на курсах по повышению квалификации. Шеф возразил — он не понимает подобного отношения к работе. Вероятно, он прав. Я сама иногда не могу этого понять.
— Вам не хватает дисциплины, — сказал шеф. — Всему вашему поколению не хватает дисциплины.
Шеф нервно теребил воротничок рубашки. Потом он вскочил с кресла и горячо заговорил:
— За последние пятнадцать лет я не проболел ни дня, ни одного-единственного дня. Здоровье для меня та же дисциплина, вот так-то, милочка. Я говорю вам это как врач.
Его большая синяя в крапинку «бабочка» съехала набок. Я согласилась и полюбопытствовала, как достичь столь великолепной дисциплины. Я сама сожалею о моей недисциплинированности, но пока ее не прописывают в виде инъекции или, скажем, поливитаминов, дело, пожалуй, безнадежно. Шеф сочувственно посмотрел на меня и произнес:
— Вам будет трудно. Всему вашему поколению будет трудно стареть.
— Скорее всего, — ответила я, — только не знаю, чем тут помочь.
— Дисциплину нужно тренировать, детка, — сказал шеф.
Я возразила, что тогда она будет иллюзией, которая быстро развеется, но шеф стоял на своем: дисциплину необходимо тренировать.
Шеф был недоволен мной, но меня это не волновало. Он пожилой человек, и я признаю за ним право поучать. Вероятно, потому, что он мне симпатичен. Но что толку?
Старик попытался сменить тему и просто поболтать. Но, видимо, педагог был в нем слишком силен, чтобы теперь у нас завязалась непринужденная беседа. Когда он откланивался, я спросила, не было ли у него ко мне какого-нибудь дела, поручения или просьбы. Шеф удивился, неужели мне кажется, будто его визит может иметь только такой смысл, и я сразу же ответила:
— Да!
— Возможно, вы недалеки от истины, но на сей раз я зашел просто так, — сказал шеф с улыбкой, а потом добавил: — Хорошо бы вам проведать нас, вы же знаете, моя жена...
Я сказала, что все понимаю и скоро навещу их.
Для меня осталось загадкой, зачем он приходил. Он милый старик, немного чудной, немного чопорный, но хороший шеф. Я думаю, в нем есть что-то от кавалера старой школы, с тайными рандеву, с маленькими и хорошо продуманными сюрпризами, корректный костюм, подходящий одеколон. Гвоздики для меня он наверняка выбирал сам.
Вытирая посуду, я припомнила, что коллеги отзывались о шефе совсем иначе. Возможно, это были те, кого он особенно недолюбливал, или же в нем действительно уживались две противоположные натуры. А может, его визит был причудой, взбалмошным отступлением от строгой дисциплины.
За день до выхода на работу позвонила мать. Я как раз убиралась, делала кое-какую перестановку, будто от этого можно выиграть место. Мать узнала в поликлинике, что я болею. Как я теперь себя чувствую и почему не появляюсь? Я успокоила ее и пообещала приехать на рождество. Мать спросила, приеду ли я одна. Не получив ответа, она сразу же сказала, что я могу захватить своего знакомого. Я справилась об отце, и мы попрощались. Мать сказала «до свидания», переспросила, не хочу ли я еще что-нибудь сообщить, и опять сказала «до свидания».
Вечером мы пошли с Генри к его приятелям. Кажется, они вместе учились. В гостях было утомительно и скучно. Сказать нам друг другу было нечего, поэтому разговор шел о телепередачах. Вскоре я заявила, что мне пора идти. Генри встал, чтобы проводить, но друзья запротестовали, и я сказала, что доберусь сама. Генри остался. На следующий день он позвонил в поликлинику и пожаловался: после моего ухода стало еще хуже. Приятели были недовольны тем, что я рано ушла, — они столько готовились к вечеру.
В середине декабря мне позвонил Михаэль, муж Шарлотты, и спросил, можно ли зайти. Он говорил очень взволнованно. Жду, ответила я. Придя ко мне, Михаэль рассказал, что его отец попал в дом престарелых. Отец туда не хотел, но пока Михаэль был в командировке, соседи устроили так, чтобы отца забрали. Соседи рассчитывают занять квартиру. Михаэль надеялся теперь на мою помощь. Он назвал мне фамилию врача, подписавшего направление. Я позвонила этому врачу, которого лично не знала, и долго говорила с ним. Врач вспомнил отца Михаэля и объяснил, что его забрали в дом престарелых только на зимний период. Они приехали к старику днем, чтобы проверить заявление соседей. Старик лежал в постели, квартира была не топлена и не убрана. Похоже, в последние дни он не ел горячей пищи. Словом, все основания забрать его на зиму имелись, и врач тут же подписал направление.
Я поинтересовалась, был ли отец Михаэля согласен ехать в дом престарелых. Врач ответил, подчеркивая каждое слово, что если старый человек остается без ухода, как в данном случае, то согласия на отправление в специальное учреждение не требуется.
Михаэль сидел рядом и все слышал. Он шепотом попросил меня сказать врачу, что соседи имели виды на квартиру и, воспользовавшись отсутствием сына, упекли старика в приют. Я сказала об этом врачу. Такое случается подтвердил тот. Заявления бывают порой анонимными или подписаны вымышленными именами, поэтому отдел социального обеспечения строго проверяет каждый конкретный случай. В конце концов, речь идет только о зиме. Весной старик вернется домой, квартира останется за ним.
Потом врач захотел поговорить с Михаэлем, и я передала тому трубку. Врач предложил Михаэлю сейчас же забрать отца. Михаэль заколебался. Наконец он договорился с врачом, что возьмет отца к себе или будет ежедневно заходить к нему домой.
Повесив трубку, Михаэль облегченно вздохнул. Надеюсь, он не пожалеет о своем решении. Не знаю, взяла ли бы я к себе отца или мать. Для меня это было бы тяжело, да и сложно из-за частых ночных дежурств.