– Ой! – Кора мигом перестала дуться. Она с упоением огляделась вокруг и добавила: – Знаешь, я понятия не имела, что здесь так красиво. Я-то думала всегда…
– Что?
Кора глубоко вздохнула.
– Моя мать родилась на планете-месторождении. У нее даже названия нет – только двадцатизначный цифровой код. Если маму растолкать посреди ночи, она его без запинки выдаст. Я пыталась выучить его в детстве, но потом поняла – ей бы не хотелось, чтобы я его помнила. Не хотелось бы, чтобы я связывала с тем миром прошлое или будущее.
Я не перебивала ее. Если Кору потянуло на откровенность, я только «за». Ведь подобные разговоры сближают. О чем я могу еще мечтать под оранжевым чуждым небом Загрея?
– Когда она вспоминает о той планете, где выросла, то всегда называет ее скучной, серой, тесной. И знаешь… мне всегда хочется сказать: «Мам, я смотрю на нашу колонию – и не вижу особой разницы». Но я молчу. Не хочу ее обидеть.
Мне нечего возразить, ведь Кора права. Ведь главное колониальное поселение на Загрее – это сплошные серые индустриальные пейзажи, построенные из обломков. В поселке разбиты сады – девяносто процентов колониальной провизии выращивается здесь же, и сами колонисты надеются, что в ближайшие пять лет смогут перейти на самообеспечение, – но все они спрятаны за поляризованными тепличными стеклами, преобразующими здешний оранжевый свет в что-то более удобоваримое для земных растений. Все цветовое разнообразие ограничивается игровыми площадками для самых маленьких – тех несчастных детей, которым невдомек, что небо может быть голубым. Которые не поверят в такую несуразицу, если им рассказать.
Может статься, именно эти загрейские дети – не подростки, уже бросающие вызов основным колониальным ограничениям, а маленькие наивные дошколята, – смогут взять результаты исследований моих родителей и употребить их так, чтобы планета стала для них настоящим домом, а не очередным полустанком на пути от Земли в неизвестность.
А может, это будет Кора. Она продолжала обозревать луга кругом нас, и вся буквально лучилась от восторга.
– Знаешь, я по-прежнему думаю, что вечеринка нам не помешает, – сказала я.
Кора посмотрела на меня таким восторженным взглядом, что рыдать от счастья тянет.
– Правда? – переспросила она.
– Ну да. – Кошмарная идея, ничего не скажешь. – Пусть все приходят. Пусть Мишель увидит Виолу и перестанет распускать тупые слухи. Вообще, нечестно как-то – кругом такая красота, а вы, колонисты, ее даже не видите! Если не сворачивать с тракта, ничего с вами не случится.
В отличие от лесных тропинок, тракт между колонией и нашей резиденцией отлично защищен. Когда его прокладывали, землю перекопали на шесть футов в глубину, чтобы уничтожить корни опасных растений, а вдоль дороги расставили ультразвуковые маячки, которые отпугивают всю живность. С точки зрения экологии – чистой воды катастрофа, но зато абсолютно безопасно.
Вообще на прокладке этой дороги настояло само колониальное правительство. Папа говорит – лучшего доказательства тому, что все оно сплошь состоит из недальновидных лицемеров, нет. Эта борозда исчезнет только лет через пятнадцать после нашего отъезда, хотя следов от самой нашей резиденции не останется всего лишь через год. И это нас, Шиппов, считают бессовестными эксплуататорами ресурсов? Ну-ну.
Кора взглянула на меня так, будто я самое невероятное существо в мире.
Я приосанилась – будто так оно и есть.
– Я приготовлю чего-нибудь перекусить, и мы сходим погулять – конечно, не так, как сегодня, будет в тысячу раз безопаснее. И все поймут, как истинно прекрасен Загрей. Что думаешь?
И правда, почему мы раньше до подобного не додумались? Мишель точно умерит гонор, когда поймет, насколько удивителен мир за пределами колонии.
Хотя, наверное, наивно так полагать.
– Звучит славно, – ответила Кора и наклонилась, чтобы чмокнуть меня в щеку.
Я покраснела и хотела уже чмокнуть Кору в ответ, но тут мне на глаза попался наш забор. И ладно бы просто забор – так нет, перед ним торчали, скрестив категорично руки на груди, мои мать с отцом. Дома меня ждали.
Вот я и попалась.
Итак, мои родители…
Доктор Кэтрин Шипп, практикующий ксенобиолог-бихевиорист, специализируется на внеземной зоологии, то есть работает с созданиями, которых звали бы птицами или млекопитающими, если бы те жили на Земле. Крупные хищники – ее любимчики. Сколько себя помню, у нас всегда жили кошки. Если бы не дурацкие законы Загрея, запрещавшие ввоз животных, у нас и теперь была бы кошка. Еще один повод ненавидеть эту планетку с медянисто-оранжевым небом.