Загуменник протянул жилистую руку, какой только трудиться и трудиться, ухватил былого сотрапезника за ворот парчового халата, вздёрнул на воздух. Рот мужика и без того большеватый для исхудалого лица, распахнулся неимоверной пастью с двумя рядами чёрных порченых зубов. Незваный гость канул в эту пасть, что в прорубь, а следом отправились нукеры, так и не обнажившие сабель и не изменившие бесстрастного выражения лиц.
По толпе прошёл стон.
— Струхнули? Что вам меня бояться? Мы с вами сколько лет бок о бок жили, только у вас каждый день на столе хлеб до соль водились, а я голодал!
— Так кто тебе велел? — выкрикнули из толпы. — Работал бы, и всё бы у тебя было.
— Ха! Работать — ишь, что захотели? От работы кони дохнут. Ты меня за так пропитай. Я прежде не работал и впредь не стану. Знаете, как говорят: будет день, будет пища. Вот он мой день, настал. Что встали? Обед не кончен. Ну-ка, живой ногой, что в закромах, то и на столах. У вас ещё ни одной коровы не зарезано, а думаете, меня накормили? Так индюк тоже думал, да в суп попал. Я теперь у вас жить стану, как сыр в масле кататься, пока всю деревню не поприем, и с ребятами, и с жеребятами. А там к соседям отправлюсь, за семь вёрст киселя хлебать.
— Ты не круто загибаешь? — из толпы вышел крестьянин, что и прежде перечить пытался. Лицо сурово, в руках — вилы-тройчатки.
— Ты меня, никак, пугать собрался? — удивился ненакормленный Голод. — Так меня не то, что вилами, меня и пикой не проткнуть, саблей не порубать, пушкой не пришибить. Я от таких делов только крепну.
Голодный загуменник вернулся к недоеденным блинам.
— Кто ж тебе сказал, что тебя протыкать собираются? Вилы не для смертоубийства нужны, а для работы. От голода другого средства кроме работы не придумано. Буду тебя вилами со всем бережением с боку на бок поворачивать. Сам, поди, поворотиться уже не можешь.
Крестьянин зацепил рогами за рваный армяк, повалил захребетника на бок. Упавший разинул зубастое хайло, но с боков подступили ещё двое работников с цепами в руках.
Шурх! — деревянные била обрушились сверху.
— Дружней, ребятушки! Не бить, а выколачивать и, главное, без злобы. Работа злой не бывает.
Захребетник визжал, извивался, норовил цапнуть работников за ногу, но вилы аккуратно укладывали его под удары молотильщиков. Летела пыль, кострика, солома и всякий дребезг. Вот уже нечего стало укладывать наподобие снопа, и на площади стало, что на току — хоть шаром покати.
Один из стариков подошёл, запустил руку в кучу трухи.
— Ничего нет, ни единого зерна, только мякина.
— Не беда, — ответил другой. — Мякину запарим и свиньям скормим. В хозяйстве всё пригодится.