Он опять отворил тумбочку и отхлебнул из горлышка два крупных глотка.
Стася подошла к Наташе и крепко взяла ее под руку.
— Ты побледнела, — сказала она, — пойдем отсюда.
Но Наташа все не могла заставить себя уйти, словно Федор мог сообщить ей еще что-нибудь важное.
— Болтал бы ты поменьше, парень, — неодобрительно заметил Любавин. — Любите вы, алкаши, всякие красивости.
— А вот оскорблять не надо, — с достоинством заметил Брага. — Пью, между прочим, на свои честно заработанные, у вас не прошу!
— Обиделся! — всплеснул руками Любавин. — Простите, что неосторожно задел чуткие струны вашей души.
— В самом деле, Федор, — вмешалась в разговор и Людмила, — следи за словами.
— Или, как у вас говорят, фильтруй базар, — сказала Стася.
— Вы, девушка, путаете обычного пьющего мужика с криминалитетом, — отбился Брага и от нее.
— Но обычный пьющий мужик глаза-то еще не пропил? Разве не знаешь, что женщину в положении волновать нельзя?
Стася все пыталась увести упирающуюся Наташу.
— То есть… ты хочешь сказать, что она беременная?
— Нет, подушку под юбку привязала, чтобы приколоться!
— Я серьезно.
— И я серьезно.
— Неужто от Валика?
— Ну не от тебя же!
— Нам не дано предугадать! — высокопарно отреагировал Федор.
— Пойдемте отсюда, — решительно произнесла Стася и потянула Наташу за собой, — этих пьяных сентенций не переслушаешь.
Наташа нехотя покидала Федора. Любое слово о Валентине она жадно ловила и опять ждала, не скажет ли он еще чего-нибудь.
Любавины же задержались возле его койки, а потом уже догнали подруг в коридоре.
— Федька, конечно, балабол, — сказал Анатолий Васильевич. — Но свое резюме высказал: мол, никакой Валентин не алкоголик, потому что его не «тянет». И похмеляться он обычно не торопится. Только когда Федор предложит или кто-то из его товарищей… Утешение слабое, но все-таки…
— Скажите, а врач может нам дать справку, что Браге не нанесено тяжких телесных повреждений?
— Наверняка сможет, — поддержала ее Людмила.
— Но врач скорее всего уже ушел, — с сожалением вспомнила Наташа.
— Ну и что же, дежурный все равно есть. Давайте-ка мы пойдем в ординаторскую…
— Минуточку! — Любавин поднял руку. — Ходить вчетвером нам вовсе нет необходимости. Раз врач — мужчина, я и поговорю с ним как мужчина с мужчиной.
— Интересно, а если врач — женщина?
— Анатолий Васильевич поговорит с ней как мужчина с женщиной, — хихикнула Стася.
Вообще-то она чувствовала себя неуютно, потому что никак не могла выбрать верную линию поведения. Ей хотелось уехать отсюда побыстрее. Но Наташа что-то тянула, мялась, раздумывала, хотя и ежу понятно, что искать здесь ей нечего.
Любавина не было довольно долго, и Людмила невольно взглядывала в конец коридора, где располагалась ординаторская. Видно, шутка насчет врача-женщины запала ей в душу.
Наконец он появился, размахивая перед ними какой-то сложенной вдвое бумажкой.
— Если подобрать нужный ключик, то и дежурный врач может стать человеком, — довольно посмеивался он. — Если хотите знать, то эта бумага — не что иное, как оправдательный приговор для Пальчевского! Теперь мы поедем в милицию, и там вы опять подождете меня в машине. Как выяснилось, у меня одного получается гораздо эффективнее.
— Дежурный врач — женщина? — вроде некстати спросила его жена.
— Почему женщина, мужчина, — слегка удивленно откликнулся он, распахивая перед женщинами дверцы машины.
В небольшом городе все рядом. Почему-то раньше Наташе город, в котором она прожила шесть лет, казался куда больше, чем теперь. Пять минут езды, и вот уже Любавин остановил машину у одноэтажного здания, отделанного каким-то синтетическим покрытием, наверное, специально подобранным, синим с белым. Такое здание ни с каким другим не спутаешь. Никаких машин у здания УВД не было, и Стася пошутила:
— Все разъехались на задания.
Любавин, как и обещал, стал вылезать из машины, наказав остающимся женщинам:
— Посидите, я постараюсь недолго.
Но в последний момент Наташа тоже решилась:
— Подождите, Анатолий Васильевич, я с вами!
— Может, останешься в машине? Кто знает, как служители закона к нам отнесутся?
Он многозначительно посмотрел на ее живот.
— Ничего, это вовсе не так опасно для меня, как все делают вид.
— Ладно, я не возражаю, — пожал плечами Любавин.
— Граждане, вы куда? — остановил их голос милицейского капитана за деревянным барьером.
— Мы к Игорю Тимофеевичу, — сказал Наташин спутник. — Скажите ему, что Любавин на прием просится.
— Проходите, Анатолий Васильевич, — чуть улыбнулся капитан; мол, кто же вас не знает. — А женщина с вами?
— Со мной, — кивнул Любавин.
— Немного подождите, Анатолий Васильевич, — проявила свою осведомленность и секретарша замначальника управления. — У Игоря Тимофеевича посетитель.
— Вот оно как складывается, друг Наташа, — вздохнул Любавин, присаживаясь рядом на стул. — Сегодня даже на рыбалку не поехал. Решил, как говорится, сделать все, чтобы исправить собственную ошибку. Я давно хотел с Валентином встретиться, поговорить, да все текучка проклятая. С другой стороны, оправдывал себя: почему это я должен за ним ходить, а не наоборот. Долгое сидение в начальственных креслах, как ни крути, искажает мироощущение.
— Вы вовсе не обязаны были за ним ходить, — скупо обронила Наташа. — За Валентином Николаевичем и так все время кто-то ходил. Вначале Тамара, потом я… правда, недолго. А до того, видимо, воспитатели в детском доме… Ах, нет, простите, у него еще была армия. Флот.
— Мне понятно ваше ожесточение, — тихо сказал Любавин, — но почему все считают виноватым только его? А ты-то сама права? Я честно признался, ошибся, но любящее сердце должно было подсказать… Или не было любви? Тогда непонятно, что мы здесь делаем?
— Отступать поздно, — сказала Наташа, не отвечая на его вопрос. Любит, не любит, кого это касается, кроме двоих? — Хорошо ли мне будет жить и знать, что я могла что-то сделать для отца моего ребенка и не сделала…
— Вон даже как, — протянул Любавин, — а король-то голый!
— Хотите сказать, что я непорядочная? — вспыхнула Наташа.
— У меня и в мыслях такого не было! — Он даже отодвинулся, чтобы удобнее было на нее смотреть. — Просто у меня была почему-то всего одна версия для объяснения вашего приезда. Любовь, о которой вы не могли забыть…
Оттого что Любавин перешел с ней на вы, Наташе стало не по себе, но она лишь упрямо сжала губы. Конечно, все уже объяснили для себя, почему и зачем, и как она относится к Пальчевскому, и как он к ней…
Между тем Любавин кивнул, словно в ответ своим мыслям, и смешно сморщил нос:
— А вы, оказывается, очень подходите друг другу. Оба, как бы помягче выразиться, не борцы. Ты спряталась маме под юбку, а он в бутылку залез. Если хочешь знать, я уверен, достаточно Валентину сказать себе: «Больше я ни капли спиртного в рот не возьму», и так и будет. Он не из тех людей, которые отступают от своего слова.
— Я почему-то думала, что слово держать должен каждый мужчина.
— Тех, кто держит свое слово, увы, можно по пальцам перечесть. Но, повторюсь, Валентин из их числа.
— Однако никакого слова он пока не сказал, — ожесточенно проговорила Наташа.
Что это все к ней в душу лезут? Обязана она, что ли, жить так, как каждый из сочувствующих себе представляет?
— Может, не для чего ему так говорить? Или не для кого?
— Вы послушайте себя, Анатолий Васильевич. Валентин не боец, я не боец. Вроде такая семья заранее обречена и незачем за нее ратовать? Но вы что-то прикидываете, выясняете, кто виноват, кто прав. То есть кто из небойцов оказался слабее, а значит, и правее.