Но Бесс предпочёл предаваться разврату в сладких объятиях гибкой и любящей его Тересы, чем долбиться животом о задницу Собачьей Коронессы, предпочитающей позу, как её обермаски, по-собачьи.
— Я не падок на лесть, — бросал он в камин очередное письмо. — Глух к угрозам, — рвал следующее. — Презираю жалость, — отправлялись туда же все остальные.
И только когда Оранта, переступив гордость, прислала всего три слова "Умоляю, отымей меня", снизошёл. Даже у бессердечных демонов есть слабости, а не только холодный расчёт. Хотя, конечно, ему просто пора было возвращаться.
Он ещё кокетничал с девчонкой, покрывшейся румянцем до самых пяток, когда точно так же, как языком, он бесстыже поманил её ещё влажным после тугого лона коронессы и не совсем опавшим "жезлом любви", когда вдруг почувствовал то, что уже десять лет не чувствовал — острый, до тошноты невыносимый зов Призывного Камня.
Да, у бессердечных демонов есть слабости. Но Камень — единственная почти неодолимая из них.
— Кто? Где? — заскрежетал он зубами, корчась на кровати.
И это был не вопрос: к кому он сейчас поползёт хоть на руках, если ему перебить ноги и отрезать крылья. К ней он и добровольно пополз бы, позови она. Это были вопросы: "Кто посмел извлечь очередной осколок на свет божий?" и "Где, демон подери, опять этот камень взяли?"
Однажды Отче, устав от побегов Бесса создал Камень, смешав кровь женщины, что его родила, с кровью той, что ради него лишила себя жизни. Адская смесь инстинктов и одержимости привязала Бесса прочнее любых цепей и канатов, лишила воли, наделив единственным желанием — быть рядом. Зову этого Камня Бесс не мог сопротивляться. Какое-то время. Но однажды и с этим справился: украл камень, бросил его в пекло и снова сбежал.
Правда толстый старикан был хитёр: он заранее наделал с него осколков, чтобы возвращать сына, но, к сожалению, оказался ещё и заботлив. Отец отдал кусочки Ассанте, когда та отправилась в людской мир, чтобы, если ей понадобится помощь, она могла позвать Бесса. Кто бы мог подумать, что люди позарятся и на эти чёрные и скучные камешки. Их украли. И Бесс даже не знал, как был ей нужен и через какие страдания Ассанте пришлось пройти.
Братство с той поры веками гоняется за этими булыжниками, которые со временем становятся всё меньше, потому что их колют всё мельче. Последние были размером с ноготь, только, увы, свою силу от этого не утрачивали.
Вот только имелось одно "но". В женских руках такой осколок позволял Бессу чувствовать всё то же, что чувствует та, чьё тело согревает Камень, но имелся побочный эффект, о котором так хорошо знал Бесс: для него это была совсем не невинная тяга, а неуправляемая плотская одержимость.
— Проклятые демоноборцы, — хрипел он в подушку.
Но это в пятнадцать лет Бессарион Бриар, сын корона Пелеславии, не смог справиться с зовом, когда его призвали в ту пещеру в священной скале, которую он
потом разнёс в прах. Единственное средство, что притупляло адову потребность лететь немедленно, он знал и тогда. Но тогда в силу возраста не мог им
воспользоваться. Зато сейчас — мог.
Когда Оранта дала указания собираться в дорогу, чтобы лично разобраться с этой помолвкой, Бесс уже слегка пришёл в себя, в отличие от коронессы. Та всё
ещё злопыхала.
— Дорогая, — разминал он конопатые плечи, — ты так напряжена. Может, "дым"?
— Я должна быть в твёрдом разуме, выслушивая эту негодницу Сантиверру.
— Ты и будешь в твёрдом, — целовал он нежную кожу. — Только при этом ещё спокойна, холодна и наплевательски равнодушна. Это придаёт тебе блеска. А если
после "дыма" выехать в ночь, то не заметишь и ненавистную дорогу. Возьми дормез, все свои любимые подушки и прекрасно выспишься. Утром
позавтракаешь в пропахшем сосновой смолой лесу. И заявишься в имение Тру, когда тебя никто не ждёт.
— Умеешь ты уговаривать, — потянулась она к шнурку особого колокольчика у кровати, но Бесс остановил её руку.
— Я сам её позову.
— И ты поедешь со мной, — приказала она, когда он оделся.
— Всенепременно, Ваше Могущество, — изысканно поклонился Бесс. — Тем более я всё равно собирался домой.