Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат, —
Это он, а не ты солдат!
Во взглядах членов комиссии, до этого рассеянных и откровенно скучающих, появилось что-то живое. Виктор приободрился и закончил максимально эффектно, с вызовом и даже не без истеричной нотки, чтоб уж совсем сразить слушателей наповал:
— Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина, —
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Сказал, как припечатал. И обвел почтенную публику победным взором: ну что, как я вас? Проснулись?
Старушка с ярко-розовыми губами и отдающими голубым отсветом волосами, этакая престарелая Мальвина, сидевшая с краю, раскрыла рот:
— Ну что ж, интересный подход. Что еще вы нам можете показать?
Виктор приободрился. Стихотворение прошло "на ура", ну а с басней тем более проблем не будет.
— Басня. Сергей Крылов.
Вороне как-то бог послал кусочек сыру;
На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
Да позадумалась, а сыр во рту держала.
На ту беду Лиса близехонько бежала;
Вдруг сырный дух Лису остановил…
Старушкины куделечки послушно подпрыгивали в такт его словам. Но едва Витя добрался до самого интересного места, как раздался резкий окрик с другого конца стола:
— Достаточно, дальше мы знаем.
Тот растерянно стоял, не зная, что еще предложить высокой комиссии. Плясать он не умел, вот разве спеть что-нибудь?
— А? Э-ээ, — нерешительно топтался он, не зная, как бы поделикатнее предложить свое музыкальное творчество. А хуже всего то, что он никак не мог выбрать песню: как на грех, в голове одни только похабные частушки крутились, и ничего культурного.
— Достаточно, — повторил мужик в маленьких очечках. Где-то Виктор его видел. Наверное, артист какой-то, но малоизвестный — так, навскидку, не то что фамилии — фильма-то не припомнишь. Смотри-ка ты: мелочь пузатая в киношном мире, а заседает в приемной комиссии. — Мы видели уже все, что нас интересовало на данном этапе. Вы свободны. Пригласите следующего.
Он заглянул в список и добавил:
— Матрохин, приготовиться Антоновой.
… В списке прошедших во второй тур его не оказалось. А Вовка поступил. Что сделал бы настоящий брат-близнец? Из солидарности бросил бы все и вернулся домой, чтоб Витьке одному не стыдно было попадаться на глаза знакомым. Но тот заупрямился: "Это мечта всей моей жизни, я не могу от нее отказаться". Витька обиделся смертельно. Приехав домой, первым делом заявил матери:
— У меня больше нет брата. Я у тебя один сын, поняла? Нету больше Вовки, умер!
Никакие попытки матери оправдать Вовку не помогли. Виктор не просто вычеркнул из памяти брата. Всем друзьям, всем знакомым он рассказал ужасающую историю, как на его глазах огромный КамАЗ сбил брата прямо на пешеходном переходе. И каждому добавлял шепотком:
— Ты только смотри, не проговорись. Мать-то не знает, боюсь, не выдержит. Я сказал ей, что Вовка поступил, да и остался в Москве. Не дай Бог узнает — не переживет. Сначала отец, теперь вот Вовка…
Мать рассказывала соседям, какой у нее Вовка молодец — в Москве учится, во ВГИКе, какие письма задушевные матери пишет. Те кивали, поддакивали:
— Ай, молодец, парень!
Но смотрели на собеседницу с таким сожалением, что та старалась поскорее закончить разговор и бежать дальше по своим нехитрым делам: в магазин за свежим хлебом, или к колодцу за водой, на огород опять же — кому ж еще за картошкой ухаживать? Витьке ж не до огорода…
А тот и правда, как с цепи сорвался. Мать его, вернувшегося из армии, видела в лучшем случае раз в неделю: все по девкам бегал, по общежитиям. Наверстывал упущенное, торопился, словно опасаясь пропустить что-то немыслимо важное.
И работа способствовала, как нельзя лучше. Пошел по стопам отца. Сначала рейсовые автобусы водил, забавлялся на остановках: примечал девку поинтереснее и, проезжая мимо, старался брызнуть ей в лицо тонкой струйкой воды из омывателя лобового стекла. Потом разок-другой подмигивал ей в зеркало заднего вида, и… Обычно этот нехитрый прием срабатывал на "отлично": бабенка ехала до конечной остановки, ну а там слово за слово…
Через пару лет освободилось теплое местечко водителя директора овощехранилища. Там и вовсе лафа началась: утром привези, вечером увези, ну и так, днем иной раз по мелочи. А все остальное время… Читать Виктор не любил — его Вовкина чрезмерная любовь к книгам напрочь отбила от чтения. Что еще оставалось делать молодому здоровому мужику, к тому же неженатому? Только юных дурочек окучивать, с легкостью верящих пустым обещаниям.
Именно так в его жизни появилась и Ирина. Молодая, симпатичная, глупая. Сверх меры наивная, но считающая себя взрослой и опытной. Виктор при всем желании не мог припомнить, как долго длилась их связь. У него ведь карусель никогда не останавливалась: не одна, так другая, не другая, так третья. Кроме парочки "основных игроков", всегда имелся целый набор запасных. И сам не заметил, когда Ирка успела перебраться со скамейки запасных в основные. Как-то так незаметно все произошло, плавно, исподволь. Была-была девчонка на задворках, и вдруг стала одной из главных. А потом, как водится, известие о беременности…
Ох, какие же они все одинаковые! Ну забеременела, и что? И он сразу обязан жениться? Наивные. Ничего он никому не обязан. И Ирке тоже.
Развернулся было, ушел. Не раз уже уходил, вроде иммунитет выработался: подумаешь, не в средневековье живем, как-нибудь выкрутится. Ан нет, чем-то девка зацепила. Было в ней что-то такое, трогательное, почти детское…
К тому времени Виктор жил один — несколько месяцев назад схоронил мать. За годы разлуки с братом настолько свыкся с мыслью о его смерти, что не сразу сообразил, что нужно бы оповестить Вовку, позвать на похороны. Но что-то внутри противилось этому: нет больше Вовки, он ему не брат. Да и как он соседям-знакомым его, ожившего, представит? Долго борясь с самим собой, пришел к компромиссу: брату он сообщит, но уже после похорон, когда девять дней по покойнице отметят.
Встреча вышла неласковой. Владимир не мог простить брату такой подлости: это уж совсем не по-человечески, не позволить с матерью попрощаться. Почти не разговаривали: Виктор, не заезжая в дом, отвез москвича на кладбище, тактично отошел в сторонку, чтобы не мешать. Оттуда заехали в гараж, поставили машину, и на такси отправились на вокзал. Там посидели немного, крепко выпили, на том и расстались. Чужими людьми.
Одному оказалось несладко. Пока мать была жива, Виктор на нее злился: та без конца учила его уму-разуму, ругала за частые пьянки. При этом не забывала вкусно готовить, стирать-гладить — следила за сыном, как за маленьким, чтоб всегда хорошо выглядел, чтоб начальник с работы не уволил за неряшливость.
Теперь же сбылась мечта: никто его не пилил, никто ничего не запрещал. А главное, Виктор вдруг стал никому ничего не должен. В принципе, он и раньше не слишком-то заморачивался по этому поводу, а тут вдруг оказался совсем-совсем свободен. Но это почему-то оказалось не так приятно, как мечталось.
Вместе с тем, никто больше не подносил по утрам выглаженную рубашку. На столе не ждал горячий завтрак. Чтобы выпить банальную чашку кофе, нужно было по утренней прохладе сходить к колодцу, принести воды, растопить печку… Скажем, первым делом он купил электрический чайник, чтоб избежать проблем с растопкой печи. Однако топить все равно пришлось — холодно. В общем, неуютно стало без матери. С одной стороны спокойнее, никто не пилил, никто ничего не требовал. С другой — полная жизненная неустроенность.