— Принеси вон тот чайник, что валяется возле очага!
Пойманный за руку вор покорно исполнил распоряжение, принес разбитый чайник.
Старик поставил вора возле сарая и велел ему водрузить чайник на голову поверх папахи. Вор сделал, что велели, ему не терпелось поскорее узнать, что сейчас произойдет. Чайник без крышки, поставленный верх дном, разместился на его голове.
— У тебя не хватит мужества стоять лицом сюда. Повернись спиной!
Плосконосый не посмел ослушаться.
Взяв в руки ружье, старик широко расставил ноги, отступил на несколько шагов назад. Затем положил приклад ружья на плечо.
Блоквил понял, что за зрелище готовит старик, его охватила тревога. Он поднял одну руку.
— Фо па тирэ! (Не стреляй!) — от волнения он перешел на французский. — Стрелять не надо, Агабек!
— Стрелять надо, детка! — ответил старик, продолжая целиться. — Пусть хоть знает, к кому они пришли. Будет уроком, чтобы впредь не хотелось поживиться за чужой счет.
Человек с чайником на голове хотел обернуться, но резкий окрик “Не шевелись!” пригвоздил его к стене.
Раздался выстрел. Стоявший на папахе чайник разлетелся на мелкие куски. Осколки посыпались на плечи плосконосого, а оттуда — на землю. Оглушенный выстрелом человек подумал, что это его голова разлетелась на части.
На этом “шутка” старика завершилась.
Когда плосконосый повернулся к ним, взгляд его был потухший.
Восхищенный Блоквил воскликнул:
— Браво, Агабек!
Уперев приклад ружья в землю, старик обратился к непрошеному гостю:
— А теперь, молодец, ответь на мой вопрос.
— Я сей-час… — вор стал заикаться. — Я готов, яшули, ответить на все!
— Как тебя зовут?
— Рахимкули, яшули.
— О, ты еще что-то стоишь, если не забыл своего имени! — улыбнулся старик. — Из чьих будешь?
— Из рода Халсахата гассапа.
— Вон оно откуда ты вышел! — Мамедовез пальван покачал головой.
— Ты знаешь Халсахата гассапа, яшули? — нервно спросил дрожащий от страха вор.
— На воскресном базаре чужих людей нет! Халсахата гассапа я очень хорошо знаю. Если ты из его рода, отправляйся и расскажи ему все, что случилось. Скажи, что Мамедовез пальван отпустил тебя с миром. Светлого пути тебе! И запомни, что в этой жизни не бывает не заработанного трудом хлеба.
После этих слов плосконосый, только что избежавший гибели, направился к ждавшему его возле кибитки коню. Стряхивая с себя осколки, он пошел своим путем, но Мамедовез пальван снова остановил его:
— К коню не подходи, дорогой! Мы его привяжем в нашей конюшне. Не беспокойся.
— Но ведь конь нужен мне! — жалобно произнес Рахимкули.
— Если нужен конь, пусть за ним приедет сам Халсахат гассап. Ты только скажи ему, что Мамедовез пальван из Гонура шлет ему привет.
Плосконосый не посмел ослушаться старика.
Иранские власти предпочли нарушить обет, чем внести за меня высокую плату.
Как бы ни тяжело, как бы ни трудно было, а дни проходили за днями, месяцы за месяцами. По мнению Блоквила, они не несли на себе никакой нагрузки, а вся тяжесть была возложена на его плечи. От ведущего полуголодное существование француза осталась половина. Крохотная искорка надежды, еще теплившаяся в его душе, заставляла жить и верить в завтрашний день. Ему все казалось, что следующий день обязательно принесет перемены в его судьбе. Но сложившиеся в бесконечную цепочку проведенные в Гонуре дни начинались и кончались по-прежнему, не принося французу ничего нового. И теперь капрал повел счет не на дни и месяцы, а на времена года. Однако первые дни наступившей весны ничем не ознаменовались.
По утверждению Абдал бека, назвавшегося представителем хана авшаров Юсуп хана и переправившего сообщение из Мешхеда в Мерв, хотя Иранское правительство и заключило договор с капралом Французской армии Жоржем Анри Гулибефом де Блоквилом, оно отказывается внести выкуп в размере двух тысяч туменов, чтобы освободить его из плена. Это известие и расстроило, и разозлило француза. “Что же это за шах, использующий печать, не стоящую даже двух тысяч туменов? Я бы на его место оставил трон и пошел побираться”. Эти слова были произнесены в пустынном Гонуре, отстоящем от Тегерана на расстоянии тысячи фарсахов. Ну и что, от этого шаху не холодно и не жарко, а ничего не стоящая печать как штамповала желтые листы, так и продолжает это делать. Живущему в роскошном дворце и ни в чем не нуждающемуся Насреддину шаху не было никакого дела до полугодного и полураздетого капрала из далекого Гонура. Если бы он хотел проявить заботу, у него и своих нищих хватает.