Он выглянул из бани, осторожно вышел – и направился прямиком к дому: желудок прямо-таки сводило от голода. Отлично, он уже ориентируется. Янка встретила его в дверях, радостно улыбаясь: - Я как раз утром много сготовила. Думала – мне на два дня хватит, а теперь как раз нам на двоих.
Стран уселся за стол и с жадностью набросился на еду. Принялся уминать всё подряд: густую грибную лапшу, котлетки, огурцы, варёную морковку, суховатый серый хлеб, запивая компотом. Опомнился он только тогда, когда отяжелел до неприличия: неужто он перебрал лишку? Ай-яй-яй! Как стыдно… Он искоса глянул на Янку – та сидела с широко раскрытыми глазами и слегка кивала головой и шевелила губами, словно в такт его глотательным движениям. Стран осторожно отодвинул пустую тарелку, смущённо кашлянул: - Очень вкусно. Спасибо.
- Правда, вкусно? – Янка засмущалась. – Вообще-то я не слишком хорошо готовлю. Не люблю. Да особо и некогда. Вот бабушка моя – мастерица была.
- Ты сама-то, почему одна живёшь? Да на самом отшибе. Не боишься?
- В нашем селе люди хорошие, да и в лесу спокойно, плохие к нам не захаживают, Богиня следит. Дезертиры не в счёт, то случайность. Да и то сказать – они тоже люди. Наши бабы их хлебушком подкармливали, на идолище оставляли…
- За что ж дезертиров кормить?
- Так те же сельчане, у многих мамки, жёнки, детки остались, хозяйство.
- Что ж к ним не шли, а озоровали?
- Так дома-то их сразу ловили. Да в тюрьму, или на самую передовую линию, там и убивали…
У Янки задрожали губы. Страну почему-то стало неловко.
- А вот я, например, чужой да побитый, кто меня знает, что вытворить могу?
- Но не вытворишь же, верно? – Янка с надеждой смотрела на него, бесхитростно и ясно. – Тебе люди худо сделали, значит, ты человек хороший, раз пострадал.
- Да отчего же ты так решила?
- Ну, хорошему защититься труднее, он бить не умеет…
Стран неожиданно расхохотался. Ну и ну, совершенное дитя. Глупое.
- Значит, ты любого бы в свой дом ввела, накормила, напоила, спать уложила?
- Не любого, - Янка насупилась. – Тебя жалко стало. Ты такой… такой…
- Какой?
- Несчастный. Лицо растерянное. Глаза шальные, смотришь, щуришься, словно разглядеть пытаешься, – значит, видишь плохо. Походка тоже. Неуверенная. И…
- Обжора?
- Ты много ел, но тощий – значит, голодный был, точно, голодный.
- Так-то и разбойник выглядеть может, и бомж, проигравшийся в прах, и воришка хитрый. Ты о себе-то расскажи. Сам о себе рассказать не могу, так хоть тебя послушать.
- История моя простая. Я сирота, - охотно начала Янка. – Папу на войну забрали, он и не вернулся. Мама пошла Богине помолиться, а Богиня ей и сказала: «Хочешь, чтобы дочка счастливой была, иди ко мне в услужение». Мама поплакала, поплакала, да и пошла.
- Как это так – пошла? Куда пошла?
- К Богине в чертог.
- То есть, ты хочешь сказать, что вами правит некая Богиня, и твоя мама ушла к ней во дворец служанкой?
- Да нет, ты не понимаешь. Она встала посреди святилища, Богиня протянула руку и взяла её. Мама и исчезла. Маму в тот год королевой выбрали. Вот она и понравилась Богине…
- Ерунда. Такого не может быть.
- Почём ты знаешь? Ты же беспамятный, не помнишь, как оно может быть!
Стран пожал плечами: - Да, ты права, конечно, откуда мне знать, что тут у вас творится. И часто такое у вас случается? Что люди пропадают?