Но сейчас темень, единственный фонарь у подъезда не горит. Только у пешеходного перехода тревожно мигает желтый свет, сигнализируя о том, насколько поздно уже.
Хорошо, что волосы у меня мокрые и потому темные, не отсвечивают, и одета я в темное, не сразу заметишь в полумраке.
Перебегаю улицу, останавливаюсь, оглядываюсь.
Тишина и темнота. Пугающие.
— Вань? — шепчу в трубку, — куда идти от остановки?
— Вправо, — хрипит он, — только осторожно… Я за третьим офисом, за баннером с окнами.
Иду, стараясь ступать бесшумно и прятаться в еще большей тени от стен офисов.
И, внезапно услышав мужские голоса, прижимаюсь к стене, укрываясь за высоким крыльцом с вычурными решетками перил.
Мужики идут, подсвечивая себе путь фонариками, не скрываясь, переговариваются:
— Со стороны “Одина”, наверно, сквозанул, щенок.
— Ну и ладно… Все равно найдем. Данные на него подними.
— Да, не денется никуда.
Мне от этой их короткой беседы становится дико не по себе, задерживаю дыхание, успокаивая дрожь во всем теле.
Они ведь Ваньку моего ищут. Точно его. Черт…
Да куда же он влип?
Одно хорошо, судя по разговору, не нашли. Но вот намерения их…
Пережидаю, пока мужики пройдут, тихо скольжу дальше, выискивая указанные Ванькой ориентиры.
Справа мелькает белый прямоугольник баннера в виде здоровенного пластикового окна, иду к нему.
— Ванька, — аккуратно зову в темноту, — ты здесь?
— Анька… — хлюпает мрак, — Ань…
И я несусь на это горестное хлюпанье, забыв обо всем на свете.
Забегаю за здоровенный, сделанный из пластика и железа баннер и вижу Ваньку, скорчившегося прямо на земле.
Он лежит в позе эмбриона, и у меня все внутри обрывается. Ранен? Ударили?
Падаю на колени, аккуратно трогаю, пытаясь понять характер травм, шепчу:
— Ваня… Ванечка… Ваня…
И он тянет ко мне руки, со всхлипом обнимает за шею, сопит жалко и тревожно.
— Вань… Тебя ударили? Покажи, где? — я его придерживаю аккуратно, судорожно соображая, что дальше делать. Его надо в больницу… Явно что-то не то…
Но Ванька садится, не отлипая от моей шеи, выдыхает пару раз, сопит:
— Все нормально… Я просто… Прыгал, а потом бежал сильно… А потом споткнулся, упал… И чего-то не смог встать… А сейчас могу… Анька, пошли отсюда скорее, слышишь?
— Точно, Вань? Давай в больницу. Хочешь, к нам? Там Димка сегодня…
— Вот уж нехер к этому придурку, — бурчит Ванька, отрываясь от меня и ощутимо приходя в себя, — пошли домой.
— Вань…
— Давай скорей, Ань, а то вдруг они вернутся?
Напоминание о непонятных мужиках делает свое дело, я встаю, помогаю подняться Ваньке, и мы тихонько, постоянно останавливаясь и прячась по углам от каждого шороха, идем ко мне домой.
Я с тревогой отмечаю, что Ванька хромает, и сильно, похоже на ушиб. Но все явно не так печально, как мне показалось с первого взгляда.
И не спрашиваю больше ни о чем.
Главное, довести его до дома. А там уже разберемся со всем.
Глава 9
В квартире я сразу засовываю Ваньку в ванную, несмотря на сопротивление и писк, раздеваю до трусов и внимательно осматриваю на предмет повреждений.
К огромному облегчению, ничего, кроме небольших ссадин на руках, наливающегося краснотой синяка под глазом и содранных коленей, не нахожу.
Умываю парня, обрабатываю все ранения, переодеваю в свою футболку и шорты, которые ему практически впору, и, пока натягивает на себя мое шмотье, бурча, что вообще носить бабское западло, иду на кухню, чтоб согреть чай и нарезать бутеров.
Ребенок перепуган, напряжен. Его надо обогреть, накормить, а потом уже и спрашивать.
Явно ведь во что-то вперся, не зря же его эти мужики искали… И говорили про его данные что-то…
Черт…
Замираю прямо с ножом в руке, осознав простую мысль: раз говорили про данные, то , значит, в курсе , кто такой Ванька… И пойдут к нему домой. Что он такое сделал? Утащил что-то? Скорее всего. Иначе, с чего бы им искать?
Придумав себе логическое обоснование произошедшего, начинаю заочно злиться. Ну вот как так? Я же его только что отмазала от полиции! И тут опять!
Неужели, наврал мне про телефон?
Ну, если наврал…
Ванька появляется из ванной, умытый, невероятно забавный в моей белой футболке и шортах с котятами, купленных по великой синей дыне два года назад в Сочи.
Алчно блестит глазами на колбасу на столе, неловко улыбается.
И я , помимо воли, чувствую, как злость уходит.