— Да блин! Объясни мне! Что такое? Полицейский не заинтересовался вообще… И паспорт мой вернул…
— А ты еще и паспорт свой давала? — изумляется Ванька.
И я вообще теряюсь, не понимая причин такого поведения.
Глава 13
— Ду-у-ура-а-а… — потерянно выдыхает Ванька.
— Это что ты себе позволяешь? — уже злюсь я, — я, вообще-то, взрослый человек…
— Да какая ты взрослая? — срывается Ванька на крик, — тебе же сказали, никакой полиции! Какого ты вообще… Они же теперь и тебя найдут!
— Да кто “они”? — равнозначно срывает меня на крик, — те , кто тебя искали вчера? Зачем им вообще это делать? Ты боевиков пересмотрел, что ли? Или в игры переиграл?
Но Ванька меня уже не слышит, садится на все тот же стул, роняет лицо в ладони.
И очень меня этим вышибает. Ощущение потерянности так и фонит, я , забыв про свои обиды, опускаюсь перед ним на колени, аккуратно отнимаю ладони от лица.
С другой стороны садится Иваныч:
— Давай, сынок, говори, что в самом деле случилось. Почему боишься полиции-то? Сейчас не девяностые… Да и тогда за такое бы взыскали…
— Да потому что один из них — полицейский, — несчастно моргает ресницами Ванька.
— Из кого, из них? — уточняю я осторожно, убеждаясь, что мальчишка далеко не все мне рассказал.
— Из тех дядек, что сидели с деньгами вчера, — отвечает Ванька.
Черт… Если я хоть что-то понимаю в законе, то никакой полицейский вчера не мог сидеть над пачками с деньгами… Взятка? Тогда ситуация чуть более понятна.
— А ты откуда знаешь, что это мент? — уточняет Иваныч, — в форме, что ли, сидел?
— Нет… — шмыгает Ванька, — на плакате, напротив школы, видел его…
— А с каких это пор у нас полицейских на плакатах размещают? — удивляюсь я, — может, ты ошибся?
— Не-е-е… — Ванька машет головой, — я хорошо запомнил. У него еще брови такие… большие.
— Все равно странно… Но ладно. И почему ты думаешь, что в полицию нельзя?
— Потому что они все там повязаны, — Ванька смотрит на меня, как на слабоумную, — наверняка уже мое имя знают, потому что я же оставлял данные в той фирме, где курьером устраивался. И адрес давал… Мамка!
Он порывается вскочить, бежать неизвестно, куда, но я силой усаживаю обратно.
— Думаю, вряд ли что-то урожает твоей маме, Вань, — мягко говорю я, — когда я сегодня пришла к ней, она меня не узнала… Они от нее точно ничего не добьются, а вредить ей… Какой смысл?
Ванька, послушав меня, чуть-чуть успокаивается, усаживается обратно, а я принимаюсь его гладить по макушке, пытаясь сама обрести ясность мыслей и не погрязнуть в этом всем.
Вокруг события все больше напоминают непонятный третьесортный экшн, мимоходом сама себе удивляюсь: с каких это пор моя размеренная жизнь стала такой… насыщенной? Продажные полицейские, ночные погони, расследования… Кажется, что я в какой-то глупой компьютерной игре нахожусь и вот-вот сниму очки виртуальной реальности.
— Так… Но тебе , однако же, где-то надо побыть, пока все не разъяснится… — бормочет Иваныч.
— А где? — горько спрашивает Ванька, — если бы был один, то свалил бы куда-нибудь на дачи заброшенные, в Алексеевку, например, и переждал, пока все не уймется. Но она же себя светанула! — кивает он на меня, — ей-то куда?
— А что со мной будет? — удивляюсь я, — я же ничего не видела…
Ванька и Иваныч смотрят на меня с непередаваемым выражением серьезных мужчин, вынужденных терпеть заведомо глупые женские высказывания.
Под напором этих взглядов я слегка пасую.
— Ну… Это как-то глупо уже… — бормочу, — мы же не в кино…
— Вот именно…
— Слышь, сынок, — говорит Иваныч, — а может батьку твоего привлечь?
Ванька кривится, словно Иваныч ерунду сморозил, а я удивленно спрашиваю:
— А ты знаешь, где твой отец?
— Конечно, — снисходительно отвечает Ванька.
Глава 14
И вот на этом месте я знатно ох… удивилась, скажем так. Потому что за все время нашего с Ванькой общения, он ни слова про отца не сказал.
Правда, тут надо признаться, что и я не спрашивала про него. Ну, а чего спрашивать, когда и без того все очевидно? Если бы с отцом Ваньки что-то приключилось, например, умер, или мама рассказала сыну, что он был летчиком, космонавтом и так далее, то ребенок сто процентов бы мне про это давно рассказал. Дети обычно не скрывают подобного, делятся. Тем более, такие общительные, как этот засранец.
А раз молчит, значит, или не знает, или мать про него ничего хорошего, кроме мата, не выдавала.