— Онни, ты строга, но справедлива! — с восхищением восклицает СунСиль и тут же спрашивает. — А если «воспитательный эффект», — не будет достигнут? Что тогда?
ГынХе пожимает плечами.
— Не вижу пользы, если Агдан станет отбывать свой срок полностью. — говорит она. — Заграничные музыкальные лейблы захотят зарабатывать на её творчестве и могут начать в СМИ компанию, требуя освобождения таланта. Для имиджа страны — это однозначный минус. А если я её помилую, то для меня и моей партии это станет несомненным плюсом на следующих выборах. Поэтому, в любом случае, — Агдан будет выпущена на свободу.
— Никому об этом не говори! — требует ГынХе от подруги. — Об этих планах я никому не сообщала, только тебе.
Подруга в ответ кивает.
— Конечно, конечно! — отвечает она. — Можешь не сомневаться, онни. Дальше этого стола наш разговор не уйдёт. Только у меня появилась тревога, когда ты сказала про иностранные лейблы. Они точно не смогут увести у меня Агдан?
— Не беспокойся. Пока ЮнМи в тюрьме, никто не сможет предложить ей подписание контракта. Ты, кстати, — тоже не спеши её радовать известием о скором освобождении. Она должна быть благодарна за спасение.
— Но наблюдать я за ней могу?
— Для чего?
— Талант легко теряется даже в обычной повседневной жизни. А тюрьма, — такое место, где могут легко отбить всё желание к творчеству.
— Хорошо, наблюдай. — недолго подумав, соглашается ГынХе. — У тебя и основание для этого есть, — как руководитель фонда, представляющего культуру Кореи на международном рынке. Но только наблюдать. Поняла?
СунСиль кивает.
— Спасибо, онни! — благодарит она.
— Уже остыл. — говорит ей в ответ президент, имея в виду кофе в своей чашке.
— Мало времени осталось. — отвечает ей СунСиль, продолжая размышлять о ЮнМи. — Судейские любят затягивать, а четыре месяца — это не такой большой срок.
— Пак ЮнМи — военнослужащая и рассмотрение дела будет происходить в военном суде. В нём делопроизводство идёт гораздо быстрее, не в пример гражданскому. Проволочек не будет. — успокаивает ГынХе. — Я за этим прослежу.
— Отлично! — восклицает СунСиль.
Время действия: двадцать восьмое декабря
Место действия: военная тюрьма
— Что это?— поднимая голову, удивлённо спрашивает одна охранница другую.
— Кажется, кто-то воет. — прислушавшись, отвечает ей та.
— Действительно… — соглашается с ней первая и замирает, не став задавать очевидного вопроса, кто это может быть.
— Мён СонХва. — делится с ней своим выводом напарница. — Колдует.
Посидев без движения ещё несколько секунд и послушав доносящиеся звуки, первая охранница встаёт со стула.
— Здесь нельзя заниматься подобным. — говорит она, беря со стойки полицейскую дубинку. — Это нарушение. Пойдём, подстрахуешь.
— Думаешь, она убережёт от магии? — спрашивают у неё о прихваченном спецсредстве.
— В камеры к заключённым не положено входить с пустыми руками.
— Спасибо, что напомнила. — говорит вторая напарница, тоже направляясь к стойке.
(некоторое время спустя)
Дверь неожиданно распахивается, прерывая мои упражнения. Поворачиваю голову на шум. Обнаруживаю двух охранниц с дубинками в руках, заглядывающих из коридора ко мне, внутрь камеры. Не став задавать хамский вопрос — «Чего надо?», молчу, ожидая продолжения. Пауза на пару секунд, в ходе которой женщины разглядывают меня с какой-то опаской.
— Что вы делаете? — наконец спрашивает аджума, стоящая первой, в то время как вторая выглядывает из-за неё.
— Распевку. –отвечаю коротко я.
— Разве это пение?
Вообще-то распевки автоматически не означают непосредственно процесс пения как такового. Они разные бывают. Сейчас я заканчиваю известный мне вариант под номером один, в который входят следующие упражнения: «мычание», «пылесос», «сирена»[7], «моторная лодка»[8] и «моторная лодка + сирена». Понятно, что за такими названиями вряд ли скрывается что-нибудь похожее на вокальные упражнения. Но объяснять подобные тонкости человеку, который «не в теме», — нет ни смысла, ни желания.