(СуМан у телевизора, только что закончив смотреть выступление АйЮ)
«Местами корявенько, но от этого более искренне…» — думает он, подводя итог увиденному. — «АйЮ отлично справилась. Замечательная актриса! Жаль, что она теперь больше не будет рекламировать соджу. Но, возможно, оппозиционная партия сможет закрыть образовавшуюся дыру в бюджете моего агентства… Хоть политика, — грязное дело, но у самих политиков всегда есть деньги. Чёртова Агдан!»
Конец шестой главы
Седьмой щелчок зубами
Время действия: шестнадцатое января, середина дня
Место действия: исправительное учреждение «Анян», столовая
— Агдан! Садись со мной! — располагающе улыбаясь, приглашает БонСу.
Девушка из команды БонСу пересаживается, освобождая место за столом рядом с атаманшей. Разве тут откажешься? Приземляюсь.
Как говорил Карлсон — «продолжаем разговор!». То есть, — знакомство.
— Опять кхонъпап! — недовольно морщится БонСу, небрежно ковырнув ложкой в неаппетитно выглядящей массе. — Я скоро корни пущу!
Аккуратно присматриваюсь к тому, чем сегодня кормят. Ну да, это он.
Кхонъпап
Кхонъпап — блюдо из белого или коричневого риса, приготовленного на пару вместе с соевыми бобами. Каша такая, никакая на вкус. Для свиней хороша, а для людей, — не очень. Знаю, фраза «есть кхонъпап», — стала у корейцев эвфемизмом, означающим «сидеть в тюрьме». На свободе подобное «животноводческое хрючево» не привечают. Употребляют только от дикой нищеты, когда дома больше жрать нечего.
Ещё в здешней столовой дают какие-то тонкие жёсткие лепёшки с острым томатным соусом, сыр, никакущие салаты и мерзкое соевое молоко на завтрак, а также жирный (бее…) костный мозг, жидкие овощные супы, вонючее кимчи и безвкусные ростки фасоли. Ещё бывает рыба во фритюре или мясо, неизвестного мне происхождения. «Неизвестного» — в смысле «чьё оно было». Поскольку стоимость суточного рациона на одного заключённого установлена в 2110 вон, то кладут всего по чуть-чуть. Если возникнет желание нажраться, набив желудок хотя бы силосом, то не получится. Казалось бы, — чего там? Травы в Корее хоть обожрись. Коси её косой, руби мясорубкой, вали в бак. Пусть кладут кто сколько хочет. Но вот нет — не положено. А фрукты и другие вкусняшки — «хорошие девочки» могут купить лишь в тюремном магазине
Еда тут подаётся в хлипких пластиковых белых подносах с выдавленными в них углублениями, по которым разложены порции. Понятное дело, что подобная сервировка тоже не прибавляет аппетитности наляпанной туда органической субстанции.
— Ты какую еду любишь больше всего? — поворачивается ко мне новообретённая «подруга».
— Предпочитаю итальянскую кухню. — хмуро отвечаю я, начиная перемешивать ложкой коричневое гуано.
Палочек тут тоже не выдают. Видимо, чтобы у едоков не было соблазна «повытыкивать» при случае друг дружке глаза. Столовые приборы — ложка и вилка из гнущейся пластмассы. Одноразовые, как и поднос.
— Оу…– удивляется БонСу. — А какие блюда в неё входит?
Не спеша с ответом, пробую кхонъпап. Мда… Хрю-хрю… А ведь я ещё целых пять лет могу это лопать! Су-укки…
— Не хочу рассказывать за этим столом. — прожевав и проглотив, говорю БонСу.
— Почему?
— Нет желания утонуть, захлебнувшись слюной.
— Вау… Ты всегда такая неразговорчивая?
— Это плохо?
— Просто я представляла тебя более активной. Вялый человек не может писать столько классной музыки и так танцевать.
Меланхолично перетирая зубами не до конца разваренные бобы, размышляю над услышанным. Вздыхаю. Подходящий момент поделиться чем-нибудь «личным». Надо дружить.
— Скажу тебе об одной черте своего характера. — поворачиваюсь я к БонСу. — Когда мне обидно и больно, я начинаю молчать. Поэтому, если тебе вдруг кажется, что я тебя игнорирую, то это не так. Просто мне хреново.
— Бо! — вытаращивает на меня глаза собеседница. — Не думала, что ты можешь переживать. Выглядишь, как стальная.
— Я, прежде всего, — человек, а всё остальное — после.