Значит, есть какой-то знак...
Сварог стал разглядывать веселящихся более внимательно. И совершенно случайно обнаружил ответ на загадку.
Жгучий брюнет в белых штанах и ярко-красной жилетке на голое тело (обильные кучерявые волосы на могучей груди были похожи на небольшую плантацию) в танце подлетел к миниатюрной девушке в цветастой широкой юбке до колен и, смеясь, попытался увлечь за собой. В ответ девушка отрицательно мотнула гривой каштановых вьющихся волос, мягко отстранилась, сказала что-то и, очевидно, в доказательство своих слов отбросила кудри с левой стороны очаровательной головки. Извиняясь, угодник прижал руки к груди, расшаркался и немедленно бросился в погоню за следующей прелестницей. А за ушком девушки алел крошечный свежий цветок.
Сварог пригляделся к празднующим. И точно: каждая из дам, с которыми мужчины вели себя чересчур обходительно, носила за левым ухом красный цветок, тогда как у остальных, следовательно доступных, прически не были украшены ничем -- ну разве что деревянными обручами, чтобы волосы в глаза не лезли.
"Ага, -- понял Сварог и приободрился.-- Вот как тут у вас устроено! Если барышня несвободна, то она так об этом и заявляет. Сунула за ухо цветок -- и каждый видит, что лучше не подходить, ничего не обломится. Умно!"
А веселье все не стихало. Веселье бурлило вокруг нескончаемым потоком красок, звуков и смеха. Кружились пары, наяривали музыканты, вино текло рекой...
"Нет, у нас бы давно нажрались и передрались", -- подумал Сварог и поежился от странного ощущения: все, кого он знал и помнил, еще только должны были родиться через долгие тысячелетия, и погибшие еще не погибли... Пропасть, отделявшая его от прежней жизни, оказалась столь широка и бездонна, что рассудком совершенно не воспринималась. Тем более теперь, когда дикая музыка будоражила кровь и все женщины казались прекрасными. Но та, что стояла поблизости, черноволосая, в красной рубашке и вышитой юбке, красавицей не казалась -- она ею была. И юной девочкой она отнюдь не выглядела, так что Сварог, давно не имевший дела с юными, лишь приободрился. Одно смущало: она носила по цветку за каждым ухом.
Что бы это значило? Жена местного гетмана? Или ненавистница всего мужского рода-племени?
"Ну подойти и просто поговорить-то я могу! -- попытался Сварог унять боязнь.-- Без всяких там непристойностей!"
И он попросту подошел и спросил ни к чему не обязывающим тоном:
-- Я тут стою и удивляюсь -- вы красивая, но никто вас не зовет танцевать...
И спохватился -- быть может, с точки зрения местных обычаев совершил какую-то жуткую бестактность, за что его тут же, не сходя с места, позовут "выйти на два слова". Он исподтишка огляделся -- не косится ли кто-нибудь на него, хмуря брови, кусая ус и сжимая рукоять меча. Но нет: вокруг все так же бушевал неуемный праздник, а черноволосая открыто посмотрела ему в лицо, усмехнулась и сказала:
-- Я колдунья. Многие меня побаиваются -- просто так, без неприязни, по традиции...
-- Как-то так получилось, что я колдуний не боюсь, -- сказал Сварог. -Я ими даже восхищаюсь иногда. И сегодня тоже.
-- А если мне на самом деле сто лет и я только прикидываюсь молодой?
-- Быть этого не может, -- сказал Сварог. -- Я сам умею колдовать, так что...
-- Колдовать ты не умеешь, -- ответила она. -- Ты просто выучил ровно столько, сколько тебе позволили, а это совсем не то...-- Она рассмеялась, видя его легкую оторопь. -- Теперь понимаешь, что такое -- умение колдовать? Вот видишь, и ты испугался...
-- Ничего подобного, -- сказал Сварог браво. -- Я просто огорчился. Раз так, ты прекрасно понимаешь, что у меня на уме, и пошлешь ко всем чертям...
-- Чтобы понять, что у тебя на уме, не нужно быть колдуньей.
-- И что? -- Сварог вопросительно поднял брови.
-- И ничего, -- засмеялась она. -- Любая колдунья -- еще и женщина. И если ей не сто лет... -- Она протянула руку. -- Пошли в круг?
И они вошли в круг, понеслись в хороводе вокруг костра. Сварог выделывал руками и ногами совсем не то, что остальные, но никто не обращал внимания.
Главное было -- попасть в ритм, не сводя глаз с ее улыбающегося лица, и эго оказалось не так уж трудно. Труднее было уйти с площади незаметно.
До рассвета весь мир был лишь нежным теплом и запахом сена.
...Сварог пошевелился, зашуршало пахучее сено. Узкое горизонтальное окошко под самым потолком давало достаточно света, чтобы он мог рассмотреть ее лицо, ставшее строгим и печальным.
-- Вот и все, -- сказала она тихо, мягко отстранила Сварога, когда он потянулся к ней. -- Вот и все...
-- Но...-- сказал он и замолчал, совершенно не зная, что еще сказать.
-- Вот и все. Ты, конечно, можешь сказать, что безоглядно меня полюбил и непременно вернешься ко мне после ратных трудов... но ведь это будет неправда, верно?
-- Верно, -- сказал Сварог. -- Я и сам не знаю, что со мной будет завтра...
-- Вот видишь. Что бы с тобой ни случилось, сюда ты уже не вернешься. А если и вернешься, то только для того, чтобы вновь остановиться на ночь и утром ускакать дальше, на сей раз навсегда. Так что не нужно ничего обещать. Благо оправдываться не за что.
-- Неловко как-то...
-- Потому что ты еще не освоился в этом мире. Откуда ты, я не знаю, но чувствую -- из страшного далека... Ни в чем себя не упрекай и не старайся усмотреть сложности там, где их не должно быть. Нам было хорошо -- вот и все. -- Она натянула рубашку на плечи, стянула шнурком на груди, ласково провела ладонью по щеке Сварога. -- Нам было хорошо... Правда, мне еще и тревожно. Что-то недоброе впереди. Но здесь ничего иного впереди и ждать не может...
-- Почему же вы отсюда не уйдете? -- спросил Сварог.
-- Потому что Фиортену -- три тысячи лет. Когда-нибудь мы уйдем, но это будет в предпоследний миг... Понимаешь?
-- Понимаю,-- сказал Сварог.-- А вы успеете почувствовать, что пришла пора?
-- Успеем. Береги себя.
Она подняла руки, закинула за голову, и рубашка на ее груди натянулась. Сварог непроизвольно сглотнул и почувствовал в душе нечто такое... такое... словно и не был он сладостно опустошен этой ночью... "Околдовала она меня, что ли..." А колдунья развязала на шее шнурок, сняла что-то с груди и протянула Сварогу.
-- Возьми. Не знаю, в какого бога ты веришь, но это всем помогало...
На черном шнурке покачивалась каменная фигурка, вроде бы изображавшая человека, но настолько окатанная, словно бы оплавленная временем и прикосновениями бесчисленных рук, что не понять уже, кого она в незапамятные годы изображала.