Вместе с остальными поднялся по развалившимся ступеням крыльца, зашел внутрь.
Там было неожиданно прохладно, свежий воздух приятно овевал разгоряченное скоротечным боем тело. Звуки шагов, даже приглушенные слоем пыли, гулко разносились по большому сводчатому залу.
Оказалось, в храме и в самом деле прятали седьмую лошадь. Внутри царило полное запустение -- да еще лошадь внесла свой вклад. Если когда-то здесь и был надлежащий инвентарь, его давно растащили. Остались четыре голые стены, пол с толстым слоем вековой пыли да каменный постамент посередине.
-- Чей это храм? -- спросил Сварог. Eго голос звучал как-то неестественно в пустом, гулком помещении. Эхо ударилось о стены, отскочило и умерло среди пыли.
-- Пожалуй, лучше употребить слово "капище",-- сказал капитан.-- Не было в Ямурлаке храмов, одни капища... -- Он кивнул Борну на постамент. -Вполне подойдет, а? Ягмар был демон крайне пакостный, но ввиду отсутствия почитателей покинул этот мир много веков назад. Или, по другим легендам, надежно где-то заточен предками-умельцами. В любом случае обижаться на нас некому. Давай, Борн.
Борн положил голову щекой на постамент, поставил рядом свой мешок и принялся в нем копаться, глубоко запустив руки. Кровь все еще сочилась на фиолетовый ноздреватый камень, и Сварог отвернулся, рассматривая стены в тщетных попытках углядеть какие-нибудь фрески или резьбу.
Опять не к месту вспомнилась Голова Сержанта, чтоб ей...
Если когда фрески и имели место, то время трудолюбиво стерло их без остатка. Камень, камень, камень -- ничего, кроме камня, лишайников и пыли. В длинные окна сочится слабый серый свет (хотя снаружи солнечный день в разгаре), окрашивая зал в унылые, словно бы выцветшие тона. И только Доран-ан-Тег на боку Сварога горел по-прежнему яркими, живыми красками -штрих жизни на этом полотне запустения.
Все матросы остались снаружи, в капище были только он, Борн и Блай.
Так ничего и не усмотрев на стенах, Сварог обернулся к постаменту.
Голова уже стояла в глубоком металлическом блюде, вроде бы бронзовом, и Борн подливал в него из разноцветных бутылочек разноцветные жидкости.
Смешиваясь, они чуть дымились и постепенно превратились в темно-синее подрагивающее желе, искрившееся тусклыми желтыми искорками. Небрежно бросив опустевшие бутылочки на пол (они не разбились, беззвучно увязнув в толстом слое серой пыли), Борн принялся всаживать в желе на равном расстоянии друг от друга серебряные булавки с головками из черного камня в виде трехгранных пирамидок. Вскоре булавки замкнули голову сплошным кольцом. Борн отступил на шаг:
-- Готово.
Все, замерев, напряженно уставились на блюдо.
Штурман произнес длинное заклинание, состоящее, казалось, из одних шипящих, и тихим, напрочь лишенным интонационной окраски голосом сказал:
-- Мэтр Гарпаг, именем Последних Хранителей Хрустального Ключа и властью, данной мне Гребахой Чучиным -- Одним в Двух Лицах, я вызываю вас из тех мест, где нынче пребывает ваша душа. Явитесь немедля в ту часть своего организма, что сейчас находится в Рубиновом Кольце, и подчинитесь.
Несколько тошнотворно долгих мгновений ничего не происходило.
Внезапно веки отрубленной головы дрогнули, она медленно открыла глаза, рот задергался, словно бы хватая воздух конвульсивными глотками. Сварог невольно шарахнулся, но остальные стояли спокойно. Медленно оглядев всех стеклянными глазами, мертвей произнес неприятным, шуршащим голосом:
-- Как это могло случиться? Вы же были совсем в другой стороне...
-- Милейший Гарпаг, -- сказал Борн своим обычным голосом, -- эту незатейливую ошибку совершали многие маги -- они считали по-настоящему могущественными только себя и напрочь отказывали другим в мастерстве...
-- Согласен, -- равнодушно, без злобы произнес маг. -- Поскольку мне остается одно -- смириться с поражением...
-- Одно? Ты еще ответишь на вопросы...
-- Если мне захочется.
-- Гарпаг, -- терпеливо начал Борн, -- я к тебе испытывал самые разные чувства, но дураком никогда не считал, поверь. Ты прекрасно понимаешь свое положение...
-- Понимаю, -- сказал Гарпаг, перевел мутный взгляд на Сварога. -- И вы здесь, граф Гэйр? Вот уж не ожидал, что вы вернетесь с Инбер Колбта, так прекрасно все было подготовлено, такие силы брошены против одного-единственного корабля. Впрочем, я всегда говорил Еннифу, что следует учитывать...
-- Не тяни время, не поможет, -- резко сказал Борн.
-- Пожалуй, да. Что ж, отвлекающий маневр был исполнен прекрасно. Мои поздравления Бассу. Ну хорошо. -- Он хрипло, каркающе рассмеялся. -- Сейчас у меня, сами понимаете, нет причин хранить верность известным вам особам. Жрите. Войско навьев собирает в Харлане герцогиня Мораг, а пружиной всему -наш общий знакомый маг Ногудар. Вот и все. Как говорят сиволапые крестьяне, всего-то и делов. Вот тебе нехитрая истина. Тебе не кажется, Борн, что кое у кого паршиво поставлена разведка?
-- Возможно. -- Борн поджал губы. -- Это уж моя забота.
-- А знаешь, в чем наша с тобой беда? -- спросил Гарпаг. -- И ты и я -мы оба способны на многое, но не умеем предвидеть будущее. А какая-нибудь деревенская бабка умеет, хотя и не кончала университетов, не набивала шкафы старинными манускриптами...
-- Хватит, -- прервал капитан Зо. -- Пусть он лучше расскажет кое-какие подробности.
-- Подождите, капитан,-- не менее решительно ответил Борн. -- Я его знаю давно. И всегда, когда он начинал говорить загадками, следовало ждать любой пакости...
-- Ну так спроси прямоОн же не может сейчас лгать!
-- Совершенно верно, капитан, -- злорадно усмехнулся Гарпаг.-- Лгать я не могу, вы можете выпотрошить меня, как зайца... если у вас есть время. А ну как его нет? Мы оба крупно промахнулись, Борн, оба проиграли...
-- Спросите лучше...-- шагнул вперед капитан Зо, но Борн, вопреки всякой субординации оттолкнув его, склонился над ухмылявшейся головой и крикнул:
-- Что происходит вокруг?
-- Он рвется на свободу...
И Гарпаг умолк, его лицо исказилось дикими гримасами, словно в отрубленной голове идет схватка между несколькими претендентами на обладание ею -- чудовищная, нечеловеческая злоба на миг оскалила зубы, потом губы сомкнулись, скривившись в гримасу отчаяния, потом насупились брови, придавая лицу решительный и целеустремленный вид, и наконец все выражения затмила полная, беспросветная тоска.