Беки Веси взглянула, кому это машет Дюк, и радостно воскликнула:
– Привет, старый развратник! – Ухватила Джубала за ухо, притянула к себе и прошептала: – Я все знаю… почему вас не было рядом, чтобы утешить меня, когда профессор умер? – и сказала громко: – Садитесь, мы вас немного покормим, а вы тем временем расскажете, какую чертовщину выбрали для своего следующего сюжета.
– Минутку, Беки. – Джубал обогнул стол. – Привет, Шкипер. Как долетели?
– Без проблем. Как за молоком в соседнюю деревню съездил. Я думаю, вы незнакомы с миссис Ван-Тромп. Дорогая, основатель всего этого, единственный и неповторимый Джубал Харшоу. Двоих таких было бы уже много.
Жена капитана была высокой простой женщиной со спокойными глазами, в которых застыло выражение, свойственное всем капитанским женам. Она словно и сейчас ждала возвращения мужа. Миссис Ван-Тромп поднялась, чтобы поцеловать Джубала.
– Вы есть бог.
– И вы есть Бог. – Теперь он мог отнестись к этому спокойно, как к ритуалу… Проклятье, если говорить это слишком часто, можно потихоньку свихнуться и поверить… а мягкое, но прочное кольцо рук уже охватило его. Он решил, что жена шкипера по части поцелуев может кое-чему поучить Джил. Она (как это формулировала Энн?) уделяла поцелую полное внимание, ни на что не отвлекаясь.
– Знаете, Ван, – сказал он, – я не удивился, увидев вас здесь.
– Что ж, – ответил тот, – человек, который регулярно бывает на Марсе, должен уметь разговаривать с аборигенами.
– Вести переговоры, да?
– Есть и другие стороны. – Ван-Тромп потянулся за тостом. Тот сам поднялся и лег ему в ладонь. – Хорошая еда, хорошая компания.
– Не спорю.
– Джубал, – позвала мадам Везант. – Кушать подано! Джубал вернулся на свое место и обнаружил на столе яйца, апельсиновый сок и прочую обычную для завтрака снедь. Беки похлопала его по бедру.
– Неплохое молитвенное собрание, правда, мой бычок?
– Женщина, занимайся своими гороскопами!
– Кстати, о гороскопах. Миленький, мне надо знать точное время вашего рождения.
– У меня три дня рождения: меня пришлось доставать по частям.
Беки произнесла нечто непечатное.
– Я узнаю.
– Здание суда сгорело, когда мне было три года. Как это, интересно, ты узнаешь?
– Есть способы. Хотите поспорить?
– Если будешь и дальше прерывать меня, то увидишь, что не такая уж ты и взрослая, чтобы тебя нельзя было отшлепать. Как ты поживаешь, девочка?
– А как вы думаете? Как я выгляжу?
– Кровь с молоком. Чуток раздалась пониже талии. Покрасилась.
– Ничего подобного. Я уже давно не пользуюсь хной. Оставайтесь с нами; и мы избавим вас от этой чахлой белой растительности, а взамен вырастим свежий газончик.
– Беки, я не собираюсь молодиться. Я прошел трудный путь, стал совсем дряхлым, и собираюсь теперь насладиться этим. Кончай трещать и дай человеку поесть.
– Слушаюсь, сэр. Все равно вы старый развратник.
Джубал как раз вставал из-за стола, когда вошел Человек с Марса.
– Отец! То есть Джубал!
Майк бросился к Харшоу и поцеловал его.
Джубал мягко оттолкнул его.
– Ты уже не мальчик, сынок. Сядь и поешь. Я посижу рядом.
– Я пришел не завтракать, я пришел к тебе. Мы найдем место и поговорим.
– Отлично.
Они нашли свободную комнату, и Майк втащил в нее Джубала. Он вел себя словно маленький мальчик, радующийся, что наконец-то встретил любимого деда. Майк подтащил Джубалу большое кресло, а сам растянулся рядом на кровати. Они были в том крыле отеля, где находилась частная посадочная площадка. На нее выходили высокие французские окна <Французские окна – двустворчатые окна, доходящие до пола> комнаты. Джубал поднялся, чтобы передвинуть кресло так, чтобы не сидеть лицом к свету, и с легкой досадой обнаружил, что кресло двигается куда надо само собой. Перемещение предметов, конечно, экономило силы и деньги (особенно на стирку: его рубашка, забрызганная вчера соусом, была так чиста, что он снова надел ее) и было явно предпочтительнее безмозглых механизмов. И все же Джубал никак не мог привыкнуть к телекинезу без проводов и волн. Он относился к нему так же, как во времена его детства порядочные благопристойные лошади относились к самобеглым экипажам.
Вошел Дюк, принес бренди и стаканы.
– Спасибо, Людоед, – сказал Майк. – Ты что, новый дворецкий?
– Кто-то же должен этим заниматься, Чудовище. Ты же засадил всех, у кого есть мозги, за диктофоны.
– Ну, через пару часиков они освободятся, и ты сможешь вернуться к своему распутству. Дело сделано, Людоед. Финиш.
– Весь чертов марсианский в одной книжке? Знаешь, Чудовище, поищу-ка я у тебя в мозгах сгоревшие кондючки.
– Нет-нет, только простейшие знания, которыми я располагаю… располагал, потому что чувствую себя совершенно выжатым. Верхоглядам вроде Стинки потребовалось бы лет сто торчать на Марсе, чтобы овладеть тем, чего я никогда не учил. Но я на славу поработал. Шесть недель субъективного времени с пяти утра или когда там мы присоединились к делению… И теперь те, кто подюжей, смогут закончить дело, а я тем временем поделюсь. – Майк потянулся и зевнул. – Хорошо. Законченная работа всегда поднимает настроение.
– Ты еще во что-нибудь впряжешься, не успеет окончиться день. Босс, это марсианское чудовище не может сидеть без дела. За два последних месяца сейчас он отдыхает первый раз. Ему остается только записаться в Анонимные Работники. Или же вам надо почаще нас навещать. Вы оказываете на него хорошее влияние.
– Бог уже позабыл, когда я это делал последний раз.
– Иди-ка отсюда, Людоед, и кончай врать.
– Врать! Да я теперь по твоей милости только и делаю, чти говорю правду, и в том притоне, где я живу, от этого сплошные проблемы. – Дюк вышел.
Майк поднял свой стакан.
– Разделим воду, отец.
– Пей до дна, сынок.
– Ты есть Бог.
– Майк, я уже наслушался этого от остальных. Уж ты-то этого мне не говори. Я ведь знал тебя «еще яйцом».
– О'кей, Джубал.
– Вот так-то лучше. Когда это ты научился пить по утрам? Если начинать это в таком возрасте, быстро наживешь язву желудка. И никогда не будешь таким счастливым пьянчужкой, как я.