Тогда я заторопился и уже без всяких предисловий и подходов, примитивно и прямолинейно, стал проталкиваться к сегодняшней Ленкиной сути, к ее желаниям и планам на дальнейшее.
— Но почему именно журналистика? — стал спрашивать я. — Ты хочешь стать журналистом? Хочешь писать?
Она пожала плечами:
— Может, редактором.
— Тебе это нравится? — допытывался я.
Она посмотрела на меня с сомнением, как смотрела раньше, когда еще верила в мои ответы.
— Ну а куда?
— Мало ли профессий!.. Я не против журналистики, я просто хочу понять…
Она сказала без интонации:
— Куда-то ведь поступать надо.
Я кивнул — меня тоже гипнотизировало это «надо»:
— Поступать, конечно, нужно… Вот смотри. Раньше ты любила театр. Работаешь на телевидении — в общем, ведь тоже нравится? Так почему бы тебе, например, не стать телевизионным режиссером? Кстати, тоже по профилю, как телевизионная журналистика.
Она поморщилась:
— Нет, режиссером — не то…
— Но ты ведь говорила, что ассистентом режиссера тебе нравилось?
— Ассистентом — другое дело, — сказала она.
Я возмутился:
— Но ведь режиссером-то интересней! По крайней мере, работа творческая. Режиссер все-таки…
Тут я замолчал — потому что до меня вдруг дошло то, что, по идее, должно было дойти уже давно, три с половиной года назад. А именно — что ассистентом быть интереснее, чем режиссером, и помрежем интереснее, и билетершей интереснее, чем актрисой, и не поступить в институт интереснее, чем поступить. Потому что Елена — это не я, не Анюта, не Милка и не Женька, а именно Елена, с ее глазами и носом, с ее характером и редким врожденным даром — помогать.
Ведь, если разобраться, именно это и было ее призванием — помогать. И не так уж важно кому: театру, или актрисе, или режиссеру на телевидении, или мне, когда я болел, или Милке, когда она готовилась в институт…
Потом меня довольно долго мучила совесть. Не испортили ли все мы — а я особенно — Ленке жизнь? С каким тупым упорством мы толкали девчонку к хорошему — то есть к тому, что хорошо для нас. И ведь как отпихивалась, как уклонялась, как не хотела поступать в институт, не хотела становиться на ступеньку эскалатора, ползущего вверх, к общепринятому успеху — успеху, совершенно не нужному ей.
Мы гнали ее к самостоятельности, к творчеству, и все не туда, куда звал ее сильный врожденный дар — помогать. А из нее, может, вышел бы первоклассный редактор, или референт, или гениальная секретарша, помощница, о какой только мечтать. Но такая возможность мне раньше и в голову не приходила. В секретарше мы привыкли к другому: губки, ножки, ноготки…
Мы дошли до метро и остановились.
— Давай хоть изредка-то видеться, — попросил я Ленку.
Она, как прежде, стала кривляться:
— Да надо бы, конечно. Но разве найдется у знаменитого писателя время на такую ничтожную…
Она съежилась и как бы приникла к земле.
Все же были в ней актерские способности! Могла бы стать характерной не хуже десятков других. Видимо, не хватало чисто человеческих качеств: эгоизма и той дубовой уверенности в своем праве, которая помогает сперва драться за место в училище, потом — за внимание педагога, а дальше — за роль, за прессу, за репутацию и, ближе к финалу, — за то, чтобы выкатиться на пенсию в звании заслуженного…
Я двумя руками взял Елену за воротник и серьезно посмотрел ей в глаза:
— Хоть раз-то в месяц давай? Как на работу. А то ведь совсем раззнакомимся.
На том и договорились: видеться раз в месяц.
Встретились мы с ней через год.
И тогда бы, наверное, не увиделись, да позвонила Анюта, сказала, что у Ленки день рождения, что она никого не звала, и поэтому есть идея просто взять и прийти.
Мне идея понравилась. Я только спросил, кто еще собирается нагрянуть.
Анюта ответила, что намыливалась Милка со своим мальчиком.
Это мне тоже понравилось, потому что Милку я не видел давно, еще со школьных ее времен, и интересно было глянуть, во что она выросла.
В субботу мы с Анютой встретились загодя, прошлись по гастрономам и, по практичному московскому обычаю, потащили на день рождения не цветы и не духи, а кусок ветчины, банку маринованных огурцов, торт и две бутылки сухого. Хорошо ли, плохо, но так уж ведется, что память об именинных гостях съедается тут же, за столом. Зато для хозяйки есть и плюс: меньше возиться, меньше тратиться…