А люди тем временем облепили молотилку, впряглись, налегли, поднатужились, - молотилка погрузла широкими колесами в стерне, но по утоптанной дороге покатилась легко, даже развеселив людей. На все поле раздавались выкрики, словно шли на приступ, одолевали врага, брали гору, осиливали, еще немножко - и конец... Люди, обливаясь потом, с неслыханным напором толкали ненавистную машину - и молотилка полетела в пропасть.
Со злорадством смотрели, как в клубах пыли, бешено грохоча, катилась она в овраг, летела, перевертывалась и разваливалась. Незабываемое зрелище! Захар, Грицко сияли от счастья. По телу разливалось блаженство. Не каждому дано понять, почувствовать! Дыхание остановилось. Людям казалось, что вместе с машиной летит стремглав, вниз головой в пропасть, гудя и грохоча, ненавистный панский мир.
...На безлюдное тихое поле легли сумерки, у дороги стлался дымок, дотлевали обломки машин, накрапывал дождь.
5
С Нарожным встретились, как с родным, обнялись, как с братом. Он побледнел, похудел, глаза запали. Вспоминал, расспрашивал обо всех, разговорчивый, глаза блестят, только кашляет. Приходится ему скрываться, чтобы не проведала полиция. Рабочие прячут его у себя. Просидели целую ночь, говорили о политике - в уезде не одно село. Захар поставил на стол гостинец - спелые груши, сочные, ранние, с горшок величиной. "Моего приобретения..." Из помещичьего сада принес Захар гостинец.
Нарожный смеялся до упаду, веселился без конца: на вербе выросли?.. Советовал не надеяться на царскую думу, а наш сельский комитет похвалил. Не заметили, как прошла ночь. Ужинали, пили не чай, а чарку. Только часто он хватается за грудь - не отбили ли легкие?..
- Не дворяне, - говорил он, - дадут нам землю и свободу, а, значит, народные избранники.
И когда Захар тут спросил, не выгнать ли, часом, из сельского комитета чертову душу - Мамая, которого навязали на сходе зажиточные хозяева, Нарожный предостерег от этого, призвал к единодушию в борьбе с помещиком. Конечно, до поры до времени...
В Захаровой хате начиналось заседание сельского комитета. Набилось полно народа, слушали отчет, жадно ловили каждое слово, когда Захар, то есть председатель, рассказывал о своей встрече с Нарожным, который вызвал Захара на тайное совещание и дал инструкции. Дал или не дал мастер "инструкции", но раз Захару втемяшилось в голову новое, любопытное, звучное слово, необычное для крестьянского уха, так почему не порадовать присутствующих? Уж не скоро он о нем забудет. Правда, в эти дни люди падки на новые слова, с каждым из них словно открываются новые горизонты.
Дед Ивко расчувствовался, прослезился - мастер ему передал поклон, у мастера сорочка истлела в тюрьме, столько он принял горя! Запечалилась о нем Татьяна - ослабел, похудел, как бы чахотка не прикинулась. Не близкий край, а то бы молоко носила, корова теперь славно доится, захватили у пана сена.
Захара слушали верные люди, немалый круг, опытные в тайных делах сельский комитет. Мамай не пришел. Не до заседаний ему. Надо сказать, Иван Чумак не так давно переступил порог Захаровой хаты и словно породнился с ним - соседи жили в добром согласии. Максим думает сватать Захарову дочку, как только с жатвой управится. Приработать надо за лето, собирают деньги на хозяйство, лишь бы только у панов вырвать землю, потому что на чем же хозяйничать?
Уж не с Калиткой же, сельским пугалом и плутом, брататься Чумаку. Не меньше заботит Чумака и судьба Орины, мучит отцовское сердце. Дочь больше всех вытерпела за недоумком, ненавистным богатеем, но, на беду, до сих пор все в одном положении - поп развода не дает. Кто его знает, как и быть? Закон и церковь тяготеют над людьми, разве что подоспеет революция, выведет людей из безвыходного положения, развяжет волю молодым. Только досужим людям может казаться, что молодую жизнь легко наладить, не унимаются бесстыжие хозяйки - жужжат, судачат...
Захар тем временем рассказывал, как у Нарожного сошлись рабочие, товарищи, значит, большевики, и Захар перед ними душу выложил, положил на стол черный, как земля, хлеб, который дают в экономии полевым рабочим.
Сельский комитет, конечно, одобрил Захара за находчивость, он дельно вел себя с рабочими, не осрамил Буймир. Присутствовавшие благодарными, довольными глазами смотрели на Захара, всем хотелось узнать, что сделали рабочие с этим хлебом.
Выясняется, что Захар сделал только вступление. Достославный оратор выступил на самом заводе перед литейщиками, рассказал им о горькой крестьянской доле, о штрафах, отработках и о том, как издевается Харитоненко над полевыми рабочими, которые, словно скотина, спят в хлеву, а едят... Тут Захар достал этот самый каравай, черный, как земля, и показал его на удивление всему многолюдному собранию.
Сельский комитет был поражен мудростью поступков Захара - опытный человек, утешил и порадовал друзей.
Грицко в восторге слушал речь приятеля. Ей-ей, Захара можно и в думу послать, он и там прославил бы Буймир. Чумаку сильно хотелось, хоть бы и ненароком, назвать Захара сватом. Заслушавшаяся хата боялась проронить слово. "А все ж таки..." - говорили собравшиеся и заставляли Захара сызнова начинать рассказ о том, как он разворачивал каравай, о возмущении, которое произвел этот каравай на рабочих, и как сначала все онемели, потом всколыхнулись, начался ропот, как каравай ходил по рукам и красноречиво рассказывал сердцам собравшихся о крестьянской доле. Рабочие передавали его друг другу, удивлялись странному этому хлебу и много о чем при этом говорили. Захара не нужно долго просить, он охотно пересказывает их речи, которые хорошо запали в его память, не могли не запасть. "Что, если б Харитоненку самого накормить этим хлебом - к утру вытянул бы ноги!" сказали некоторые.
Сельский комитет так хохотал над этими меткими, острыми словами, дошедшими до каждого сердца, что даже стекла звенели, даже слезы выступили на глаза, кровь кинулась в лицо - так сытно, в охотку насмеялись.
- И еще?.. - едва переводя дух, допытывался Иван Чумак.
- Другие говорили, что помещик не имеет права на землю, потому что только тот, кто работает, имеет право на землю и на то, что на ней возделывается, - на продухт. Так же точно и на заводе.
Сельский комитет признал эти слова целиком справедливыми, тем более что мысли эти никак не противоречили взглядам деревни.
Третьи сказали, что крестьяне сами должны назначить папу оплату своего труда.
Сельский комитет и тут убедился, что у завода с селом много общих мыслей.
Захар, конечно, рассказал на заводе, как крестьяне напугали панов, как теперь папы, леший их знает, куда и девались, залезли в норы, дрожат, ночи не спят - проучили, припомнили им все притеснения, обиды, что вынесли от пана, разредили лес, выкосили сено... И рабочие дружно кричали: "Мало еще..."
Внимание, мало сказать - захватывающее участие, с которым сельский комитет принимал отчет, понукал Захара к рассказам. Видно было, что он готов еще долго тешить друзей своим успехом, но вмешался Павло и напомнил отцу не очень приятные минуты, когда Нарожный пристыдил Захара, укорял и сельский комитет, который не сумел войти в соглашение с соседними селами, чтобы всем бастовать единодушно, а не враждовать и не грызться. Потому что, если пойдут врозь да станут враждовать, паны легко одолеют, сломят села. А для пришлых, чтобы они могли бастовать, Нарожный советовал собрать средства в помощь, как это заведено у рабочих на заводах.
И тут же, пока Захар выступал, рабочие сложились, без спора, проволочек, собрали сто рублей крестьянам на забастовку. Захар выложил на стол уйму денег.
И это событие больше всего поразило сельский комитет - было над чем поразмышлять. Помощь эта наглядно показывала, как надо действовать. Совет Нарожного пришелся по душе людям. Нелегко только объединить села, каждый заботится о своих выгодах. С этими словами комитет приступил к очень важному делу.