— Не боитесь, что дерьма будет слишком много?
Две Девятки наотмашь заехал мне по лицу тыльной стороной ладони. Удар оказался столь неожиданным и столь стремительным, что я слетел со стула. Отлично, теперь у меня болят не только всё тело, но ещё и правая сторона лица.
— Это тебе авансом! За дерзость.
Мои кулаки сжались сами. Никто ещё не давал в мне рожу и не получал удара в ответ!
Две Девятки видел эти эмоции и на его лице расплылась ухмылка. Это подействовало на меня, словно холодный душ.
— Так себе аванс, командир! — последнее слово я практически выплюнул.
— Вот теперь ты больше походишь на самого себя, Тринадцатый. Помни —разговор не окончен! Готовься к эвакуации.
Он развернулся и зашагал прочь, на ходу выкрикивая приказы.
Я огляделся.
Несколько бойцов стаскивали ящики с оборудованием в одну точку, располагавшуюся почти в центре опорного пункта. Наверное, эта самая прореха появится где-то там, чтобы можно было быстро перенести груз. Значит, нам туда дорога! Не буду же я отделяться от коллектива, тем более во враждебной для меня местности. Те парни с шагоходов вряд ли сейчас поминают мои поступки добром.
Так что сначала уносим ноги отсюда и сматываем удочки, а потом… потом будет видно.
Помогать бойцам я погрузкой я не стал. Учитывая, что ни хрена не понимаю, что здесь происходит, гораздо проще отстраниться, чтобы не наломать дров.
А ещё я устал как последняя собака!
Так что, простите, парни. Придётся вам обойтись без меня.
Я поднял стул, доковылял до места и устроился там с максимально возможным комфортом. Разве что, ногу на ногу не закинул.
И сразу в ответ получил пару якобы случайных тычков в спину, бока и грудь. Бойцам явно пришлось не по душе моё ничегонеделание.
Вот, значит, как! Только я открыл рот, чтобы произнести пару ласковых, как послышался противный свист. Прилёт, сука! Прилёт, как он есть!
Я инстинктивно прыгнул в сторону и в этот момент надо мной расцвели цветы взрывов. Воздух задрожал и загудел, но на этом всё и закончилось.
Бойцы, таскавшие ящики, остановились и ржали на до мной.
— Ты чё, Тринадцатый? Потерял там чё?
— В штаны небось наделал?
— Ага! И поскользнулся!
Чёрт, откуда мне знать, про защиту и её возможности. Информации на этой счёт в памяти не сохранилось.
Ну ничего, в данном случае лучше перебдеть, чем недобдеть.
И тут я вспомнил, что перед тем, как захватить шагоход, наблюдал, как мерцание щитов ослабевало. И это под огнём пулемётов! А тут ракеты…
— Эй, хохмачи, хохотальники свои прикройте! — огрызнулся я, вставая.
— Тринадцатый, ты чё — охренел?! – возмутился кто-то из бойцов.
— Сам охренел! — наехал на него я. — Лучше скажи, на сколько у нас энергии хватит?
— Не ссы, на пяток минут точно, а там уже плевать.
«Хорошо, если он прав», — подумал я, но чувство тревоги накрепко засело в подкорке мозга.
Где Две Девятки?
Командир подгонял подчинённых и посматривал на наручные часы.
— Тридцатисекундная готовность! Забираем барахло и валим отсюда домой. С меня по кружке пива каждому, если управимся за две минуты!
Раздались довольные возгласы — бойцы хотели поскорее убраться из этого негостеприимного места. Как же хорошо я их понимал!
— Десятисекундная готовность!
Очередная ракета ударилась о защитный барьер.
Поначалу всё шло так же, как и при прошлом попадании — взрыв, всполох над защитой. Но потом всё изменилось.
Огненный вихрь вдруг прорвался внутрь периметра, заполняя пламенем пространство.
— Щиты пять и четыре кончились! — заорал кто-то истошно.
— Помогите, я горю! — вопил другой голос.
— Воздух! Воздух!
Следящая ракета ударила в прореху, закрепляя успех атакующих.
Опорный пункт превратился в филиал ада, разверзшегося посреди заснеженного поля. Я укрылся за ящиками, наблюдая, как смерть забирает бойцов.
В этот раз у меня не было никаких шансов спасти их.
— Прореха открыта, отступаем! — раздался вдруг голос Двух Девяток.
От него просто веяло хладнокровием. Блин, я бы так не смог. Меня уже начало трясти и пробивать на измену, тем более, при виде заживо сгорающих парней, а это ещё то зрелище…
Я обернулся и увидел эту самую прореху. Неподалёку висела чёрная пелена с рваными краями.
Выглядела она так, словно кто-то вырвал из пространства кусок действительности и закрасил получившийся проём пустотой, поглощающей свет.